Каравеллы выходят в океан - [68]

… В двадцативосьмилетнем возрасте я вступил в службу, и ныне волосы мои уже седы, тело измождено болезнями, и силы иссякли; а все, что у меня осталось от этой службы, было у меня, равно как и у моих братьев, взято и продано вплоть до последней рубашки без моего ведома и в мое отсутствие, к моему великому бесчестию…

…Одинокий, больной, томимый печалью, каждый день ожидая смерти, окруженный множеством дикарей, наших врагов, преисполненных жестокости, и настолько отрешенный от святых таинств церкви, что если покинет моя душа телесную оболочку, будет предана она забвению, я пребываю здесь, в Индиях. Пусть же восплачет обо мне всякий, кто отличается справедливостью, милосердием и любовью к правде!

…Семь лет я пробыл при королевском дворе, и с кем я ни говорил о своем предприятии, все считали это шуткой, а ныне даже портные – и те просят допустить их к открытиям.

Не иначе, как они направляются туда только для грабежей, и если им дают на это право, то лишь в ущерб моей чести и во вред делу».

Помимо этих горьких упреков, Колумб не жалел усилий, чтобы как можно ярче изобразить богатства новых земель. По его мнению, торговля и добыча руды на этих землях приобретет гораздо большее значение, чем все, что до сих пор совершалось в Индиях. К тому же он не преминул отметить, что никому, кроме него, неведом путь к богатым берегам Верагуа (в письме, правда, ничего не говорится о том, что он отнял у своих спутников карты, чтобы золотые копи Верагуа остались его монополией), и их придется открывать заново, но для этого нужен точный расчет и знание астрологии. А кому, мол, ведома астрология, тому больше ничего и не требуется. Все это подобно пророческому откровению.

Колумб высказал также ряд соображений географического характера: «Мир мал. Из семи частей его – шесть заняты сушей и только седьмая покрыта водой… И я говорю, что мир невелик, вопреки мнениям людей несведущих…».

Мендеса сперва постигла неудача. Еще у берегов Ямайки какое-то воинственное племя захватило в плен его гребцов. Однако сам Мендес, воспользовавшись ссорой индейцев при дележе добычи, вскочил в лодку и возвратился в лагерь.

Пришлось все начинать сначала. На сей раз через пролив пошли две пироги: вместе с Мендесом отправился в путь человек, готовый ему помочь, капитан второй каравеллы генуэзец Фиеско и команда испанских моряков. Бартоломео Колумб с группой вооруженных матросов должен был сопровождать Мендеса и Фиеско вдоль берега Ямайки. Решено было, что Фиеско, достигнув берега Эспаньолы, сразу же вернется обратно, чтобы дать знать Колумбу о благополучном прибытии Мендеса.

В каждой пироге находилось по шесть испанцев и десять индейцев. Дождавшись затишья, они вышли в море. Целый день безжалостно пекло солнце, и ночью индейцы выпили всю воду. На завтра их мучила ужасная жажда. Один индеец умер, а остальные не в силах были грести.

После семидесяти двух часов плавания пироги ночью подошли к какому-то острову. Там все напились вволю, а некоторые индейцы выпили так много воды, что ночью умерли. Наутро лодки добрались до берега Эспаньолы. Фиеско хотел было сразу вернуться к адмиралу, но гребцы отказались плыть обратно.

Мендес, взяв себе новых гребцов, пошел дальше вдоль берегов Эспаньолы, а затем пешком отправился вглубь острова, где в то время находился губернатор Овандо, чтобы попросить его о помощи. Однако Овандо был бы рад навсегда оставить Колумба на Ямайке, и потому он в течение нескольких месяцев тянул с ответом, давая лишь пустые обещания. К тому же губернатор в то время организовал карательную экспедицию в Харагуа: он уничтожил несколько тысяч индейцев и опустошил всю область.

Мендес писал об этой экспедиции следующее: «Он задержал меня здесь на шесть месяцев, пока не сжег и не повесил восьмидесяти четырех касиков, властителей, имеющих в своем распоряжении вассалов, в том числе Анакаону, главную властительницу острова, которой все подчинялись и служили».

Анакаона, вдова касика Каонабо, была энергичной, умной и отважной женщиной. Овандо отправился к ней во главе отряда из трехсот пехотинцев и пятидесяти всадников. Он заявил, что прибыл к ней с добрым намерением – заключить мирный договор, и потому хотел бы встретиться со всеми касиками области.

Индейцы приняли Овандо на редкость гостеприимно, устроили в честь него пир, продолжавшийся несколько дней, и угощали пришельцев всем, чем могли. Но испанцы замышляли предательство. Овандо, в свою очередь, пригласил индейцев на праздник, пообещав им устроить военные игры и рыцарский турнир. Испанские воины сражались вместо копий бамбуковыми палками, которые легко ломались при ударе о щиты и латы. Но солдаты получили приказ держать свое оружие наготове, по условленному знаку напасть на индейцев и истребить всех до единого.

Испанцы заранее окружили толпу туземцев, заполнившую праздничное поле. Для Анакаоны и других касиков были отведены особые места под навесом из пальмовых листьев, тоже плотно окруженные испанцами.

Праздник открыл сам Овандо. Он спустился с офицерами на арену и метнул диск. Затем начался рыцарский турнир, принятый зрителями с неописуемым восторгом. И тут Овандо поднял крест, давая знак начинать резню.