Караван - [25]

– Я понял, господин! – бодро ответила трубка. – Посты усилим.

– Добро, – сказал он, – буду согласно плана. Отбой.

Ночная прохлада освежила его, он глубоко вздохнул и посмотрел в тёмное небо. Луны не было видно из-за дома, а вот звёзды усыпали весь небосвод. Он с наслаждением вдыхал холодный воздух и любовался ночным небом.

Люди – там, в подземельях, где он вырос и где начальник стражи отобрал его среди многих мальчишек-рабов и сделал из него отважного воина – всего этого были лишены. Они, никогда не видевшие неба и звёзд, и даже теперь, по прошествии многих сотен лет переставшие верить и слагать легенды о том мире, в котором их далёкие предки жили. Все они теперь получили надежду, и ждали, ждали того дня, той минуты, когда трубы каравана возвестят о полученной свободе.

И тогда сдвинутся повозки с гранитными плитами, и тысячи тех, кто служит каравану – неважно, погонщик он или жрец – выйдут из пещер, и вновь, как и тысячи лет назад, двинутся по дороге. И надо для этого совсем немного: одну жизнь защитить и одну жизнь прервать.

– Скоро ты? – донёсся из комнаты недовольный голос жены. – Иди уже.

– Да, – прошептал он, – всё решится, и очень скоро.

Он ещё раз вдохнул полной грудью, и вдруг обнаружил, что так и не закурил. «И правильно, – подумалось ему, – зачем портить такой прозрачный чистый воздух лишними запахами и дымом даже очень хороших сигарет…»

«Если это близнец, – думал он, укладываясь в постель к жене, – то он слышал наш разговор… значит, встретиться с группой надо раньше, где-то на час…»

В машине, подъезжая к дому, где базировалась группа, тупая боль, что иглой вошла в его сердце ещё ночью, отпустила. Он взглянул на окна шестого этажа: похоже, ночные волнения были напрасны. Он полностью успокоился, когда обнаружил, что дверь квартиры заперта на оба замка. Он по-военному оправил костюм и, воспользовавшись своими ключами, отпер её и вошёл.

Первое, что он увидел, это голова Локсодорма, покоившаяся на металлическом блюде посреди круглого стола в зале, застеленного серым сукном в масляных пятнах. Все стены мебель и пол были залиты кровью, даже на потолке виднелись пятна крови.

– Чёрт! – воскликнул он, подходя к столу, спотыкаясь и переступая через чей-то труп. Похоже, это Отрезок. – Чёрт! Чёрт!

– Да уж, – раздался позади него женский голос, – облажались мы по полной!

Он стремительно обернулся. В дверном проёме стояла Жанна в коротком школьном платьице и босоножках, в руках у неё был пистолет. При этом она очень внимательно разглядывала прислонённую к дверному косяку алебарду, по широкому лезвию которой сгустками стекала кровь.

«Пистолет тульский Токарева, – машинально отметил про себя Навуходоносор, – двенадцатизарядный… идеальное оружие для убийства. Но почему огнестрельное? Госпожа всегда предпочитала тяжёлые массивные мечи или алебарды».

– И минуты не прошло, как он тут… – продолжала Жанна, – ты, кстати, на лестнице его не встретил?

– Госпожа, – Навуходоносор опустился на колени и склонил голову, – это моя вина…

– А то, – усмехнулась Жанна. – Я же показала его вчера! Так почему ты, раб, не принял мер?!

Она отвлеклась от окровавленной алебарды и подошла к столу. Положив пистолет на скатерть стола, она взяла в руки голову Локсодорма.

– Я не ожидал, что он будет так решителен, да и сообразил поздно, слишком поздно… – прошептал Навуходоносор.

– Сообразил! – воскликнула Жанна, перебрасывая голову Лосодорма из рук в руки. – Ты что же, раб, позволяешь себе думать?!

Навуходоносор молчал, склонившись к самым коленям Жанны.

– Кто ты есть? – продолжала та, глядя сверху вниз на Навуходоносора.

– Я воин, – прошептал тот дрожащим голосом.

– Именно, воин. Лучший воин каравана! – в голосе Жанны появился металл. – А почему ты стал таким, раб?

– Я… – начал Навуходоносор.

– Потому что ты никогда не позволял себе думать, – перебила его Жанна. – Если воины, бойцы, начнут думать, соображать, то что будет? А вот это и будет! – она показала свободной рукой на мёртвые тела, лежащие в комнате. Поставив голову Локсодорма обратно на блюдо, она подошла к окну. – Встань, раб! Всё, что случилось, это моя ошибка, и я уже сделала выводы.

Навуходоносор тяжело поднялся.

– Сколько осталось людей? – спросила Жанна.

– Тут все, – ответил Навуходоносор, стараясь прямо смотреть на дочь повелителя. Он понял, что ему только что даровали жизнь.

– Как мило! – улыбнулась Жанна и вдруг наклонилась за кресло, стоявшее у окна. – О! Ещё один. – Она выпрямилась, держа в руках окровавленную человеческую голову. – Это, если я не ошибаюсь… – она вопросительно взглянула на Навуходоносора.

– Отрезок, – сказал Навуходоносор, – лучший из моих людей.

– О, да! Солдат, прошедший не одну войну, победивший многих подобных себе, изнасиловавший не один десяток женщин, легко убивающий детей и стариков. Он кожей чувствовал опасность. И что теперь? – Жанна, не глядя, кинула голову Отрезка на стол, и та, словно шар в боулинге, сбила голову Локсодорма на пол, заняв её место на металлическом блюде. – В поединке только я могу победить близнеца! И ты, раб, это знаешь. И людей своих не спрятал.

– Да, госпожа, – согласился Навуходоносор.