Караван - [19]

Никто из палачей не слышал шелеста приближающейся мины, она же не только слышала, но и знала, что мина своим взрывом убьёт лейтенанта и его подручных, а её осколки не заденут: тело лейтенанта закроет. Но она не знала, успеет ли лейтенант выстрелить в оставшиеся ему секунды. Теперь она совершенно не владела своим телом: её разум, её мозг существовал отдельно, и ничего нельзя было сделать для спасения.

Выстрелить лейтенант не успел. Взрыв мины, выпущенной из миномёта неизвестным ей человеком, спас её. А через месяц ей исполнилось пятнадцать лет.

IV

Таня родилась и жила до тринадцати лет в деревне, вернее, на хуторе, в шести километрах от райцентра, где размещалось правление большого и успешного колхоза, где была школа, магазины, клуб, целая улица кирпичных домов, и дороги, покрытые асфальтом, и где, по представлениям Тани, жизнь била ключом.

Таня выросла младшим ребёнком в семье, и не самым любимым. Мать умерла при родах, хотя была крепкой, ещё не старой сорокапятилетней женщиной, и об этом факте часто вспоминали в семье, в результате чего Таня росла с чувством вины. Хотя к десяти годам она хорошо понимала, что не виновата в смерти своей мамы. Но разве может ребёнок объяснить это своим братьям и сёстрам, которые к тому же и между собой были не очень дружны.

Отец не сильно горевал, и через полтора месяца женился вновь, на женщине много моложе него, но больше детей у него не было. Так что Таня так и осталась самой младшей и беззащитной. С мачехой отец прожил без малого тринадцать лет, и Таня не могла назвать эти годы счастливыми для себя. Как и прежде, она считалась изгоем в семье, хотя это не портило её характер, мягкий и отзывчивый. Училась она отлично, дружила с доброй половиной школы и была очень активна в общественной жизни. И если бы не занимаемая её отцом позиция мелкого собственника и частника, быть ей председателем совета дружины, а в дальнейшем и комсомольским вожаком.

Отец Тани здорово выпивал, хотя, что называется, имел голову на плечах, и руки у него росли из правильного места. Он был сообразителен и удачлив, имел природную смекалку, и всё это вместе позволило семье справиться и пережить трудности колхозного строя как после войны, так и в эпоху некоторого послабления в жизни вообще и крестьянству в частности. Его не раз звали в колхоз, обещая хорошую денежную должность, или наоборот, угрожая посадить или сжечь хутор.

Один раз и вправду сожгли. Чин из прокуратуры, куда отец написал заявление о поджоге, не нашёл никаких следов злодейства колхозников или каких других граждан, но, проявив чудеса следствия и розыска, обвинил в поджоге самого заявителя. В тот раз отцу здорово дали по рукам: чуть не посадили, но, приняв во внимание трёх его детей, один из которых, старший Игорь, тронулся умом, чуть не сгорев, и то, что обвиняемый передал колхозу всю свою наличность на постройку коровника, дали условно. Семья смогла вновь отстроиться только через три года, а коровник в колхозе так и не построили.

Из случившегося отец Тани сделал правильные выводы, и стал водить дружбу и с председателем, и с партийным руководством. Поговаривали, что именно его советы позволили колхозу выйти в передовики и одновременно получать крупные дотации от государства. Но в колхоз он так и не пошёл, впрочем, и трогать его почти перестали. Разве что случались плановые проверки, результатом которых всегда были довольно ощутимые штрафы. К ним отец относился спокойно, как к природному явлению: ливню или там к морозам, с которым ничего поделать нельзя, а просто надо пережить. К моменту рождения Тани он был крепко стоящим на ногах частником, который с усмешкой посматривал на окружавшую его сельскую жизнь.

К удивлению всех его знавших, после смерти второй жены он не спился, напротив, бросил пить полностью: не то, чтобы самогон или водку – к бражке, и той не прикасался. Это его и сгубило. Случилась очередная проверка его хозяйства надзирающими за жизнью крестьян органами, с целью выяснить, не слишком ли хорошо живёт этот частник, нет ли у него каких-либо излишков и нарушений в неспокойное и полное перемен время, когда всё трудовое крестьянство и рабочий класс, в трудностях и борьбе, строят будущие страны. Излишки, как и нарушения закона, конечно же, нашлись, как и во все предыдущие проверки. Только в этот раз изъяли очень много, и в доме почти ничего не осталось. Отец Тани не стал заливать горе самогонкой, а решил бороться с произволом, как он полагал, надзирающих органов.

Тем более что в стране начались серьёзные изменения. И этот не раз битый жизнью и властью циничный мужчина, не верящий ни богу, ни чёрту, доверяющий только своей интуиции и опыту, поверил всему, что говорили по радио, телевизору и писали в газетах. В результате через полгода с ним случился инфаркт, инсульт, и ещё что-то очень страшное. Умер он быстро, почти не мучаясь. А за шесть дней до его смерти на хуторе произошло страшное мистическое событие.

Вся семья – а к этому дню отец пустил на хутор жить сестру жены с мужем и своего младшего брата – и наёмные рабочие жили в трёх домах с общим двором; так же имелась куча всевозможных кладовок, сараев, баня и флигель. А на отшибе всего хозяйства стоял небольшой сарай, выложенный брусом. Сарай являлся самой старой постройкой, пережившей даже пожар, когда сгорело всё, принадлежащее Таниной семье. Выглядел он очень добротно, как будто был сложен не более года назад. Хотя отец не раз говорил, что именно этот сарай он купил у колхоза, когда они с матерью приехали в эти края.