Караван в Хиву - [31]

Самаряне обедали в одной просторной юрте вместе с казаками. Кормила их молчаливая пожилая женщина. Сначала им подали вареное мясо, за мясом поставили жент – творог, растертый со сливочным маслом и медом. Потом на широком подносе, как редкое здесь угощение, поднесли баурсаки – маленькие колобки из теста, обжаренные в масле. Запили сытный обед свежим кумысом, простились с поклоном, чем привели услужливую хозяйку юрты в большое смущение.

Казаки, бренча оружием, ушли вздремнуть в поставленную для них шестистенную просторную юрту, опустили полог, чтобы настырный ветер-пустынник не нанес на сонные лица степной пыли да чтобы любопытные смешливые киргизята не залезли поглазеть на страшных урусов, которыми столько лет их пугали всезнающие бабки. И вдруг – урусы в их стойбище, живые, а беды детям от этого нет никакой!

Вздремнули час-другой и Данила с Родионом, а когда вновь умылись в реке и вышли к становищу, Рукавкин вдруг дернул Родиона за кафтан и воскликнул с удивлением и радостью:

– Батюшки светы! Посмотри, Родион, кого нам Господь навстречу вывел! Купец Малыбай это, помнишь?

Родион вгляделся туда, куда указал Данила: из просторной юрты вышел низкорослый киргиз в остроконечной атласной шапке. Реденькая с серебристо-белыми прядями бородка задорно топорщилась вперед, будто со спины дул неистовый ветер и приподнял ее своим порывом. Родион невольно улыбнулся: так торчал у них в избе пучок сена, который старый дед привязывал к сломанной прялке для молоденьких ягнят.

– О-о, знаком мирза Даниил! – в свою очередь обрадовался купец, вскинул руки к бороде, огладил ее и степенно поклонился: – Салям алейкум, дорогие гости. Сегодня приехал свой юрта, узнавал ваш караван, радовался. Теперь хотел ходить ваш юрта, искать тебя, дорогой мирза Даниил.

Малыбай обернулся к своей юрте, протяжно крикнул:

– Хаты-ын![17]

На его властный покрик выбежала молодая киргизка в нарядном ярко-красном халате, в белой шелковой головной повязке. В тугих черных и длинных косах звякнули шолпы – серебряные украшения. Из-под белой повязки виднелись розовые мочки ушей, и блестящие золотые серьги искрились на солнце. Киргизка была на диво красивой, особенно продолговатые глаза, которые с любопытством глянули на статного Данилу, а потом с затаенным страхом остановились на огромном плечистом Родионе.

– Малыбай, сколь красива у тебя дочь! – восхитился Данила.

Купец что-то сказал киргизке, и она проворно скрылась в опрятной новенькой юрте.

– То моя третий, младший жена, – скромно пояснил Малыбай.

Данила в смущении крякнул, озорно подмигнул Родиону: дескать, учти, брат, – не дочь!

– Зайди, почтенный Даниил, в мой юрта, гостем будь, – снова поклонился Малыбай. – Имя как тебе, почтенный друг? – обратился он к Родиону. Тот назвался, но от угощения стали отказываться, объясняя, что совсем недавно встали из-за стола. Купец настойчиво продолжал приглашать:

– Мирза Даниил, мирза Родион, не обижайте отказом. Посетить мой юрта и покушать скудный обед. Когда в юрта хозяин варит сыр, единый котел занят, хозяин говорит – негде мясо варить гостям. Гость ушел голодный, мясо остался у жадный хозяин. Да не скажут так про Малыбая. В мой юрта есть второй котел, хатын Олтинбика резал мясо, жарил кавардак.

– Ну что ты с ним поделаешь, – воскликнул Данила и покачал головой. – Придется войти. Хоть этот почтенный купец не христианин, но сердце у него, видит бог, доброе. – Данила с улыбкой поклонился Малыбаю, принял приглашение. – Пострадаем животами ради нашей дружбы.

Вошли в юрту. Купец бережно принял от гостей кафтаны и шапки и положил в передний угол, где было невысокое ложе, укрытое цветным красно-желтым ковром. Коврами были увешаны стены, а Даниле на мгновение вдруг показалось, будто он снова очутился на одной из чудесных полянок за самарской дубравой, где летом вот такие же сполохи цветущих красно-бело-желто-сине-коричневых цветов.

На низеньком столике посреди юрты, тоже на ковре светло-зеленой расцветки, стоял медный котел, из-под приподнятой крышки в ноздри бил запах жареного мяса.

Молодая хозяйка принесла таз с теплой водой, подошла к гостям. Помыли руки, вытерли о свежее полотенце. Родион не утерпел и взглядом проводил киргизку до перегородки, за которой она бесшумно скрылась. Малыбай чуть приметно улыбнулся в седые усы, сделал вид, что не заметил пристального взгляда молодого приказчика.

По привычке поискали глазами в углах иконостас, не нашли, конечно, перекрестились, глядя на котел с мясом. Хозяин понимающе улыбнулся и развел руками, словно извиняясь, что не держит у себя изображения чужих богов, потом провел ладонями по лицу и проговорил на своем языке:

– Яразикул гибади, – и тут же повторил сказанное по-русски, чтобы гости поняли и не обиделись: – Хвалю насыщающего нас.

– Годится такое напутствие перед трапезой, – негромко проговорил Данила, оправил короткополый камзол из синего сукна, чтобы ненароком не испачкать жиром.

Молодая хозяйка вышла из-за перегородки и подала мужу медные тарелки и ушла, побренькивая украшениями в косах. Малыбай достал большой ложкой мелко нарезанное жареное мясо, раздал гостям, начиная с Рукавкина.