Караван специального назначения - [51]

— Говорите прямо все, что думаете, — подбодрил его Тарзи, — для того я и пригласил вас.

— Хорошо, — сказал офицер, — я буду откровенен, даже рискуя навлечь на себя ваше неудовольствие. Многое мне не понравилось у русских, хотя они и гости эмира.

— Что, например? — оживился министр.

— Мне не нравится, — сказал офицер, — что у русских дженераль-саибы держат себя слишком просто. С обычными крестьянами они говорят как с равными, в караван-сараях вели себя как рядовые постояльцы.

— Может быть, Фарух, — с ноткой иронии спросил Тарзи, — вы не одобряете идеи организовать летную школу?

— Не мне, — ответил офицер, — судить о решениях, принятых эмиром, но русские будут учить наших курсантов, и плохо, если они окажут дурное влияние.

— Боюсь, вы не правы, — вмешался в разговор Камал. — Вы помните — после победы над англичанами генерал Надир-хан вернулся в Кабул как простой солдат. И кажется, никто его за это не упрекал.

— Генералу Надир-хану, — строго сказал офицер, — никогда не пришла бы в голову мысль общаться с хазарейцами как со своими приятелями.

— Но ведь Аманулла-хан объявил о равенстве всех наций! — воскликнул Камал.

— Я не против равенства, — парировал Фарух, — но необходимо сохранять еще и достоинство.

Камал молчал.

— Может быть, мои взгляды устарели, — высокомерно продолжал офицер, — но я всю жизнь провел в армии и не привык к тому, чтобы солдаты были в приятельских отношениях со своим начальством. Мне кажется, это непорядок.

Журналист посмотрел на офицера, потом на внимательно слушавшего Тарзи и сказал:

— А мне русские очень понравились. Когда я увидел, как они вели себя во время песчаной бури, понял, что на них можно положиться. Даже наши ко всему привыкшие погонщики и те еле ноги передвигали, а русские не о себе думали, не о том, как свою жизнь спасти, а о самолетах; о самолетах, которые они не для себя — для нас везли.

— Это правда, — подтвердил офицер, — они смелые люди. И во время землетрясения не испугались. Но что хотите со мной делайте, а я не могу смириться с тем, что они неверующие и что у них женщины ходят без паранджи.

— Среди них лишь одна женщина, — сказал Камал, — и они все относятся к ней с уважением.

— Слишком большое уважение! — подчеркнуто сдержанно ответил офицер. — Я чуть сквозь землю от стыда не провалился, когда первый раз наблюдал, как она беседовала с их дженераль-саибом. Никакого почтения. Как с равным себе.

Камал не сдержал улыбки.

— А улыбаетесь вы напрасно, — холодно сказал офицер. — Неужели вы хотите, — спросил он у Камала, — чтобы ваша жена или сестра ходила у всех на виду с непокрытым лицом, да еще вмешивалась в мужские дела?

— Так происходит во всей Европе, — спокойно возразил журналист.

— То в Европе, — раздражаясь, сказал офицер, — но мы, слава аллаху, находимся в своей стране. Зачем же нам дурные обычаи перенимать? Будь моя воля, я бы ни одного европейца в Афганистан не впустил.

— Ладно, — остановил его Махмуд-бек Тарзи, — мы уклонились от темы.

— Вы просили меня высказать свое мнение, — простодушно ответил офицер, — и я высказал все начистоту.

— Тогда, Фарух, скажите мне прямо — существует ли сейчас какая-либо реальная угроза безопасности русских?

Офицер задумался.

— Видите ли, — сказал он после небольшой паузы, — мы еще не выяснили, кто пытался поджечь самолеты. У нас в руках оказались лишь мелкие исполнители, которые мало что знают. Я подозреваю — это происки англичан. И если это действительно так, они не успокоятся.

— Вы считаете, что их цель сорвать работу летной школы? — спросил Тарзи.

— Без всякого сомнения.

— Вам нужна помощь, Фарух?

— Нет, — твердо ответил офицер, — можете не беспокоиться. Мы сами примем все необходимые меры.

— А теперь последнее, — сказал Махмуд-бек Тарзи и положил на стол пачку фотографий. — Вот, — сказал он, — посмотрите внимательно.

Офицер взглянул на открытки и с отвращением закрыл глаза. Камал взял одну в руки и довольно долго изучал ее.

— Эти фотографии, — сказал Тарзи, — появились именно в тех рабатах, где останавливался ваш караван. Я хочу знать ваше мнение, могли ли русские распространить их.

— Кто знает, — уклончиво протянул офицер.

— Ни в коем случае, — твердо ответил журналист.

Махмуд-бек Тарзи посмотрел сначала на одного, потом на другого. Затем встал и, коротко поблагодарив обоих, попрощался.

Глава вторая

Камал давно приглашал Чучина к себе в гости, но тот все никак не мог выкроить время для визита. Наконец они условились, что Иван придет к обеду в среду, как только кончатся занятия в школе.

Иван шел к Камалу по обсаженной серебристыми тополями мостовой, рядом с которой бежали ручейки с прохладной и чистой горной водой. Сначала улица была почти безлюдной. Только изредка появлялись афганки в своих длинных балахонах и с тщательно закрытыми лицами.

С любопытством погружался Чучин в городской лабиринт, за каждым поворотом которого ему открывалась чужая, лишь на первый взгляд понятная жизнь. Новый город был для него, как новый собеседник — со своим характером, темпераментом, привычками. Но особенно он любил всматриваться в лица прохожих, стараясь представить себе, куда человек спешит и чем озабочен.