Караван специального назначения - [22]

— Я должен немедленно видеть его высочество Насруллу-хана, — задыхаясь, произнес Абдуррахман.

Ни один мускул не дрогнул на лице сановника. Он продолжал хранить молчание.

— Разве вы не слышите, что я говорю?! — повысил голос прибывший.

— Зачем так кричать, Абдуррахман? — услышал он знакомый голос. — Разве ты забыл, что сказано в Коране? Самый неприятный из голосов — это голос осла. — Говоря это, в зал вошел Насрулла-хан. Абдуррахман почтительно склонился перед ним.

Насрулла-хан степенно приблизился к нему и, испытующее глядя в глаза, неожиданно резко спросил:

— Так что у тебя? Что привело тебя в такое состояние? Отвечай же, не заставляй меня ждать!

— Ваше высочество… Великий эмир Хабибулла-хан убит…

— Молчи, несчастный! — Как бы пытаясь заслониться от этих слов, поднял руку Насрулла-хан. — Как ты смеешь произносить такие речи! Казнить его, немедленно казнить за эти слова! — театрально вскричал он.

— Все, что сделает ваше высочество, будет мудрым и справедливым, но, преисполненный неизмеримым горем, я вынужден повторить, что великий Хабибулла-хан убит сегодня ночью, — сказал Абдуррахман и склонил голову.

— Как это случилось? — все еще не опуская воздетых рук, спросил Насрулла-хан. — Убийца схвачен? Кто он? — В его словах Абдуррахман уловил тень беспокойства.

— Убийцы сбежали, но их, без сомнения, схватят, — с пылом ответил офицер. — Я не стал дожидаться результатов погони. Мне казалось, прежде всего надо предупредить вас. Теперь судьба великого государства Афганистана в ваших руках.

— Почему в моих? — с деланным сомнением произнес Насрулла-хан. — У моего брата — аллах, прими его душу! — остались дети Инаятулла-хан и Аманулла-хан. Они наследники власти.

— Они прекрасные люди и истинные мусульмане, — почтительно молвил офицер, — но еще молоды и горячи. Ими надо руководить. Только вы, ваше величество, — словно нечаянно оговорился Абдуррахман, — способны взять на себя тяжкое бремя государственной власти.

— Ты даешь мне совет, Абдуррахман? — высокомерно спросил Насрулла-хан.

— Простите, ваше высочество, — подчеркнуто смиренно склонил голову офицер. — Я хотел только сказать, что…

Насрулла-хан величественным жестом остановил его.

— Ты слишком неосторожен, Абдуррахман. Иди и запомни, я не люблю людей, забывающих свое место.

Абдуррахман еще покорнее согнулся перед Насруллой-ханом и, пятясь, удалился. Насрулла-хан проводил его взглядом.

— Старательный офицер. Мой брат ценил его, — сказал он, обращаясь к безучастно стоящему у окна сановнику, и спросил: — Что будем делать? Надо срочно принимать какое-то решение.

— Прежде всего следует вернуть Инаятуллу-хана, — оживился тот. — Он только что выехал в Кабул. Я думаю, Инаятуллу-хана не придется долго уговаривать. Он сам откажется от притязаний на власть.

— А может, форсировать события? — нервно потирая руки, сказал Насрулла-хан.

— Вряд ли это достойно вас. Лучше подождать до вечера. Сегодня же вас будут умолять взять власть в свои руки.

— А если нет? — с ноткой сомнения в голосе возразил Насрулла-хан.

— Будут, — со спокойной убежденностью ответил сановник. — У них нет выбора. Муллы хорошо понимают, чем им грозит приход на престол Амануллы-хана. Да и в армии далеко не все от него в восторге.

— Он и вправду чересчур горяч, — пренебрежительно сказал Насрулла-хан. — Все твердит о реформах. Окружил себя юнцами со вздорными идеями. Они не понимают, что живут не в Европе и даже не в Турции. А в Афганистане свои законы, и их надо уважать. Нам нужны твердая рука и сильная воля, а не реформы. Именно воли не хватало моему брату. А все-таки, — взглянул на собеседника, — может быть, нам поторопиться?

— Нет, — покачал головой сановник. — Государственные решения подобны плодам, — они должны созреть, и тогда спелый плед сам упадет к ногам терпеливого.

— Или сгниет на корню, — возразил Насрулла-хан. — Мы рискуем — я хорошо знаю своего племянника. Он спит и видит тот день, когда сможет приступить к своим реформам.

Сановник спокойно выдержал взгляд Насруллы-хана:

— Нужно срочно созвать вождей шинварийских племен. Если мы гарантируем обещанные им привилегии, они пойдут на смерть ради вас. Нужно дать им оружие. Я, — добавил сановник, — уверен в них больше, чем в джелалабадском гарнизоне.

— Шинварийским вождям? — задумчиво повторил Насрулла-хан.

— А почему бы и нет? — удивился сановник. — Что вас смущает?

— Я опасаюсь, они поймут, какая сила у них в руках. Если от их действий будет зависеть, кому править Афганистаном, неизвестно, на чьей стороне они выступят… Боюсь, этот мальчишка и их заразил своими бредовыми идеями.

— Если кто-нибудь из вождей забудет о своем долге, — надменно произнес сановник, — мы найдем способ объяснить другим вождям, что он зарвался и хочет лишить их власти и богатства.

Взгляд Насруллы-хана упал на большой перстень, который он носил на безымянном пальце левой руки.

— У меня потускнела бирюза, — произнес он. — Дурное предзнаменование. Впрочем, — решительно взглянул он на сановника, — мы уже не можем остановиться…

В тот же день Насрулла-хан провозгласил себя эмиром. На следующее утро войска джелалабадского гарнизона приветствовали нового правителя Афганистана. В своем первом фирмане он приказывал Аманулле-хану привести к присяге на верность новому эмиру население столицы, чиновников правительства и войска кабульского гарнизона.