Караван дурмана - [48]

– У-ху-ху…

– А-ха-ха…

– Цыц!!!

Кабиров поднял руку, подавая приближенным знак молчать. Он уже решил судьбу русского упрямца, и весь этот спектакль был рассчитан лишь на то, чтобы заставить его ползать в пыли, вымаливая пощаду. Но парень был не из тех, кого легко превратить в жалкого червя, в жидкую коровью лепешку, которую можно топтать ногами. Это плохо. Никто не должен сомневаться в могуществе Кабирова, ибо власть над окружающими строится на страхе и повиновении. Непокорность разъедает людей, как ржавчина, она заразна. Сегодня на тебя глядит с вызовом один человек, а завтра то же самое позволят себе остальные.

Презренные рабы, ютящиеся в коровниках, требовались Кабирову лишь для демонстрации своей силы. Разве местные жители не согласились бы выполнять ту же работу за плошку похлебки и щепотку чая? Но чем больше людей находится у тебя в повиновении, тем прочнее твоя власть, а неограниченная власть подобна обладанию женщиной. Нет, над сотнями женщин одновременно, над тысячами. И испытываемое от этого наслаждение никогда не сменяется апатией. Какая радость от того, что русский пленник подохнет у твоих ног, пытаясь напоследок укусить карающую руку? Вот если он сначала лизнет эту руку, признавая твое превосходство, то совсем, совсем другое дело.

Вытащив из рукава халата четки и перебирая их в толстых волосатых пальцах, Кабиров заговорил по-казахски:

– Сегодня утром я посетил кладбище наших великих предков…

Все закивали, обратив постные взоры в сторону саманной ограды, сложенной из необожженных, полуосыпавшихся блоков, где покоились их дальние и близкие родичи, семь раз завернутые в полотно или брезент и усаженные в свои тесные могилы до захода солнца.

– Это святое место хранит мудрость веков, вот почему я прихожу туда в минуты раздумий…

Территория кладбища была разбита примерно на равные квадраты площадью 15–16 метров. Потрескавшиеся памятники, слепленные из глины, походили на маленькие домики с окнами, дверями, пристройками и плоскими крышами. В них жили насекомые и грызуны с безумными глазами трупоедов. Еще больше живности водилось в самих могилах, как попало накрытых досками. После того как на кладбище привозили очередного покойника (иногда за сто-двести километров), посетителям еще долго приходилось зажимать носы.

– Иногда я спрашиваю предков, как следует поступить в том или ином случае, – повысил голос Кабиров. – Помните, как я рассеял сомнения старейшин, запрещавших вам пить водку? «Сарым, – сказал мне голос деда Абая, – запомни, Коран возбраняет хмельное питье из перебродивших плодов и ягод, но там ничего не сказано о пшеничной водке». Эти слова я повторил перед старейшинами, и они, сраженные справедливостью моих доводов, отменили свой запрет. – Лицо Кабирова опечалилось. – Сегодня наши старейшины покоятся на кладбище, и вся ответственность за вас легла на мои плечи. – Он повертел шеей, давая понять, что это нелегкая ноша. – Но духи предков по-прежнему с нами, и они не обделяют меня своим вниманием.

– Слава Аллаху, – пронеслось по рядам слушателей.

– Алла, бисмилла, аль-Кадыр, аль-Рахим, аль-Карим, – тоненько затянул самый набожный из присутствующих, но был остановлен таким гневным взглядом бая, что сразу забыл продолжение молитвы «Фатиха» и чуть не откусил себе язык.

Дождавшись полной тишины, Кабиров встряхнул четками и зычно произнес:

– Предки сказали мне: «Общаясь с грязными людьми, русскими гяурами, ты позоришь себя, Сарым». Но они повсюду, как мухи. Что же делать? Как избегнуть общения с ними?

– Резать неверных, – заволновалась толпа.

– До десятого колена…

– Жечь вместе с их домами…

– Живьем в землю закапывать…

– Священный джихад – это хороший путь, – согласился Кабиров, перебирая четки. – Многие наши братья надевают на головы зеленые повязки с волком и идут защищать Ислам. Но есть и другой способ. – Он посмотрел на пленника у своих ног. – Можно обращать гяуров в свою веру. Вот хотя бы его. – Кабиров пнул Андрея в живот и перешел на русский язык: – Ты, животное! Небось не веришь в бога? Или считаешь, что произошел от обезьяны, как все твои родичи?

– А-ха-ха! – зашлись в смехе зрители, многие из которых сами смахивали на приматов, обряженных в человеческую одежду.

– Отвечай, когда тебя спрашивают, – потребовал Кабиров.

Андрей с трудом разлепил пересохшие губы и ответил:

– Я верю в бога. Хоть это трудно.

– Что же здесь трудного? – удивился Кабиров. – Молись себе, бей поклоны. Это ведь не камни носить.

– Трудно верить в бога, – упрямо повторил Андрей. – Особенно когда видишь вокруг таких людей, как ты… как все вы. – Он мазнул взглядом по окружающим его лицам. – И все же я верю. Стараюсь верить. – Андрей сплюнул вновь, но вязкая красная слюна опять не отлепилась от его губ, испачкав отросшую бородку.

– Уж не в Христа ли? – саркастически осведомился Кабиров.

– В него самого.

– А знаешь ли ты, что ваши попы его просто придумали? Взяли нашего Ису и назвали его Иисусом. Приписали ему все деяния Исы, объявили его господом. Хорошо ли это?

– Зачем ты мне все это рассказываешь? Мне сейчас не до религиозных диспутов, бай.

– Что такое диспут?