Карантин - [26]

Рядом с нами стояла девочка с белой косой и васильковыми глазами. Какой-то мальчик, пробегая мимо, стрельнул в неё взглядом и нехорошо выругался. Девочка сказала: “Вот, ругаются”.

– А не ты ли их научила? – спросила я.

Она испуганно распахнула свои сказочные глаза. И – ничего не ответила.

– Ты такая красивая девочка, тебе совершенно не идёт ругаться.

– Я не красивая, – уныло сказала она.

– Ты сказочно красивая. Как Василиса Прекрасная. Неужели тебе никто про это не говорил до меня?

– Нет… – прошептала она.

– Жалко… У тебя такие синие глаза, такая прекрасная коса. Я таких красивых девочек не встречала.

Она ошеломлённо молчала.

– А как тебя зовут?

– Клава.

– И имя у тебя красивое. Старинное и очень редкое.

Удивительно, как ей шло её имя. Конечно, Клава, а не Марина или Юля.

– Сколько тебе лет, Клавочка?

– Девять, – тихонько сказала она.

– Пожалуйста, не ругайся больше, ладно?

Она кивнула. Она смотрела на меня почти с испугом.

Я ободряюще улыбнулась ей.

– И помни, что ты – красавица.

Она кивнула, а в глазах стояли недоумение и недоверие. Я погладила её по густым, мягким белым волосам: “Я правду говорю”.

* * *

…Мы стояли у дверей Андрюшиного бокса. Вокруг кишела детвора. Была суббота, дежурили не очень грозные медсёстры и тихая старенькая нянечка. Никто не кричал страшным голосом: “Па-па-ла-там!!!”. Эти крики с первого нашего больничного вечера заставляют нас каждый раз вздрагивать.

А в это субботнее утро дети чувствовали себя привольно: носились по коридорам, играли в черепашек ниндзя, заглушая голод криками и беготнёй. Шёл первый час, а завтрак не везли.

Мимо протопал маленький мальчик с большой железной больничной кружкой, из которой он прихлёбывал воду. “Вот, ещё один голодающий, – сказала Света. – Никто к нему не ходит. От голода дует кипяток…”

Мы помчались в свою палату, и через минуту мальчик Юрочка уже уминал сырники, принесённые нам вчера бабушкой Лидой. Ему явно не было и трёх лет, но он был здесь один, без матери. На карточке у его бокса было написано: “З,5 года”. Но не было ему трёх с половиной, не было! И трёх не было. “Сколько мать сказала, столько и написали. Какая разница?” – сказала Света.

Было ясно: мать набавила сыну целый год, чтобы не ложиться с ним в больницу. Что ж, разные бывают обстоятельства. Может, у неё дома ребёнок ещё меньше Юрочки?

Я присела на корточки и погладила его по голове. Соломенные густые волосы были склеенными от грязи и казались пластилиновыми.

Рядом стоял другой мальчик, лет семи, в страшно грязной и рваной рубашке. Татарское личико с узкими тёмными глазами. Стоял и смотрел, как Юрочка ест. “А я – Сергей”, – сказал он. Помолчав, спросил: “А у вас ещё есть такие штуки?” – он показал на сырник в Юрочкиной руке. – “Есть”. – “А вы мне можете дать? А то есть уж очень хочется…”

О, Господи! да тут вокруг сплошь голодные дети! Как же я раньше этого не видела??? Пробегала по коридору с тарелками, или к телефону-автомату – и быстро-быстро обратно. Опасаясь только за то, чтобы не быть сбитой с ног проносящейся мимо ватагой мальчишек… Сидящие большую часть суток взаперти, они иногда вырываются в коридор и носятся, как ураган, как тайфун… (Если сестра и нянечка не очень строгие). Носятся, пока не раздастся зычное: “Па-а пала-ата-ам!!!” (В этих грозных, а порой просто остервенелых криках мне слышится: “ПО КАМЕРАМ!…”)

Нянечки и медсёстры большую часть времени проводят в “сестринской”. Конечно, никому и в голову не приходит поиграть с детьми, почитать им книжку. А они изнывают от скуки, от тоски, от безделья, от сидения взаперти в маленьких обшарпанных боксах. Игрушек мало, у некоторых и вовсе нет, книжек не видно вообще ни у кого. Ни альбомов, ни раскрасок, ни карандашей… Изменить тут что-либо не в моих силах и возможностях. В инфекционной больнице свои жёсткие правила: собирать детей в группу и читать им книжки – нельзя, заходить в чужие боксы – нельзя, давать другим детям свои игрушки – нельзя.

Но хотя бы подкормить-то их можно! Хотя бы самых голодных!

Ксюня сбегала в нашу палату и принесла Юрочке яблоко, а Серёже сырник. С материнским состраданием смотрела на Юрочку, как жадно он ел.

…Когда вернулись к себе в палату, она была очень задумчивая и даже как будто повзрослевшая. “О чём ты думаешь, Ксюнёк?” Она не ответила. Думала о чём-то, думала…

– Я придумала! Давай отнесём тому мальчику… тому, который в отдельной палате…

– Андрюше Набокову?

– Да! Давай ему отнесём игрушек!

– Давай.

– Я уже придумала, что. Вот этот лабиринт, например. Мне его не жалко. И карандашей. И вот этот лабиринтик, маленький. И раскрасок!

– Давай.

– Только я сама всё соберу, ладно?

И она кинулась собирать, очень одушевлённая своей идеей. Глазки её сверкали.

Мы отправились опять по коридору к Андрюшиному боксу. Нарушая все больничные “нельзя”.

Когда Света вручила ему пакет, он не сразу кинулся его разбирать. Он стоял у стеклянной двери и смотрел на нас. Потом спрятался в угол. Потом выглянул, улыбаясь. Спрятался опять – и вновь выглянуло его улыбающееся сероглазое личико. Он играл с нами!

“Ку-ку, Андрюша! Ку-ку!” Он засмеялся, засмущался, спрятался…

“А он, оказывается, умный!” – сказала удивлённо Клавочка, стоявшая тут же, рядом.