Я заломил ему руки за спину и защелкнул на них наручники, которые всегда ношу с собой. А потом вызвал полицию.
* * *
В мотеле мне пришлось задержаться на несколько дней, но я не огорчался: уж больно вкусна была форель в ресторане. А потом я вернулся в Лос-Анджелес и пригласил Энн на ужин с шампанским в ресторан «Романофф».
– Одного я не могу понять, – сказала она после третьего бокала. – Зачем они втянули тебя в эту историю? Зачем был нужен фальшивый Икки Россен?
– Трудно сказать. Может, их боссы чувствуют себя настолько уверенно, что временами им хочется проявить чувство юмора. А может, Ларсен, который попал в газовую камеру, был более значительной фигурой, чем казался. Если так, то меня вполне могли поставить на очередь еще тогда...
– Но зачем было столько тянуть? – спросила Энн. – Они могли бы сразу с тобой разделаться.
– Они могут позволить себе подождать. Кто их торопит? Меня-то беспокоит другое, – деньги, эти грязные пять тысяч. Что с ними делать?
– Не будь чистоплюем. Ты заработал эти деньги, рискуя жизнью. Теперь можешь вложить их в акции какой-нибудь страховой компании, вот и отмоешь.
– Хорошо, а теперь ты мне скажи – почему они нажали на газ?
– Ты себя недооцениваешь. Почему не допустить, что на газ нажал этот фальшивый Икки Россен? Судя по всему, он из тех, кто ничего без выкрутасов не делает.
– Если так, и он действовал по собственной инициативе, хозяева хорошенько его отблагодарят...
– ...если раньше этого не сделает окружной прокурор. Впрочем, мне все равно, что с ним будет. Налей, пожалуйста, еще шампанского...
* * *
«Икки», прижатый к стене, назвал на допросе имена убийц, братьев Торренс, – а еще раньше их имена назвал я. Но найти их не удалось; домой они не вернулись. А доказать сговор, имея лишь одного подозреваемого, практически невозможно. Его не могли судить даже как непрямого соучастника. Не было никаких доказательств, что он знал об убийстве настоящего Икки. И его просто выпустили на волю, отдав на суд «друзей».
Где он теперь? Чутье подсказывает мне: его нет нигде.
Энн Райордэн была рада, что все кончилось и мне теперь ничто не угрожает. Впрочем, в моей профессии слово «безопасность» употребляется редко.
