Каракалла. Иисус Навин - [72]

— И это ты считаешь последним выводом своего мышления? — воскликнула Мелисса, грустно покачивая головою. — Разве ты не чувствуешь, что подобными выходками дикого отчаяния ты только унижаешь свое собственное учение, конечной целью которого должно быть бесстрастие, невозмутимое равновесие духа?

— А разве соблюдают меру те, которые изливают на одно сердце целые потоки яда и несчастья? — проговорил Филипп, задыхаясь.

— Итак, ты все — таки считаешься с ними, существование которых отрицаешь? — спросила Мелисса с жарким негодованием. — Это ли твоя хваленая логика? Куда деваются при первой невзгоде все ваши учения, предписывающие вам воздерживаться от определенного приговора ради сохранения душевного равновесия и для того, чтобы, кроме несчастия, не отягчало нашей души еще твердое убеждение, что постигшее нас горе есть действительно бедствие? Ради самого себя, ради нас всех оставь это безумное беснование и не называйся скептиком только на словах, а будь им на самом деле; постарайся побороть увлекающую тебя страсть. Сделай это ради меня, ради любви ко всем нашим!

С этими словами она положила руки на плечо брата, который снова бросился на свой рабочий стул. Хотя он с досадою оттолкнул ее, она все — таки продолжала примирительным и умоляющим тоном:

— Для того чтобы все не оказалось запоздалым, нам следует спокойно обсудить положение дел. Я не более как слабая девушка, и грозящий нам удар отразится гораздо сильнее на мне, чем на тебе: что станется со мною в случае, если я лишусь отца?

— Жизнь с ним, по крайней мере, научила тебя переносить все с терпением, — заметил глухим голосом Филипп, пожимая плечами.

— Да, жизнь, — сказала Мелисса с твердостью. — Она определеннее указывает нам настоящий путь, чем все твои книги. Неизвестно, что именно удерживает Аргутиса. Больше я не намерена ждать. Солнце скоро зайдет, и в этот вечер — римлянин Саммоник, принадлежащий также к числу гостей, говорил мне об этом — император будет сидеть за трапезой в доме Селевка, отца Коринны. Родители покойной любят Александра и сделают для него все, что только возможно. Госпожа Вереника, по словам брата, благородная женщина. Тебе следовало бы обратиться к ней с просьбою о помощи для наших; но ты не должен показываться вблизи императора, поэтому я и отправлюсь туда сама и не успокоюсь до тех пор, пока мать Коринны не выслушает меня и не пообещает мне своей помощи.

Тогда Филипп вскричал в ужасе:

— Ты решаешься появиться в том доме, где пьянствует Каракалла со своими развратными приятелями? Ты, такое юное, прекрасное и неопытное существо, только одним своим появлением уже возбуждающее нечистые вожделения! Прежде чем допустить это, я скорее сам отправлюсь в дом Селевка, к тем сыщикам, которые окружают тирана!

— Для того чтобы отец лишился также и тебя и чтобы у меня похитили второго брата? — серьезно и спокойно спросила Мелисса. — Ни слова больше, Филипп! Я иду, а ты будешь ожидать меня здесь.

Тогда философ загремел повелительно:

— Что с тобою сделалось, что ты внезапно забыла о послушании?! Но я заставлю тебя слушаться, и прежде чем допущу, чтобы, в дополнение к несчастью, ты накликала на себя и на нас еще позор и посрамление, я запру тебя на ключ в твоей комнате.

С этими словами он схватил руку сестры, чтобы увлечь ее за собою в соседнюю комнату.

Девушка сопротивлялась, насколько хватало сил; но брат был сильнее ее, и ему уже удалось дотащить ее до порога, когда внезапно распахнулась дверь, которая вела в передний зал, и раб Аргутис бросился в мастерскую, там едва переводя дух, крикнул боровшимся:

— Что вы делаете? Клянусь всеми богами, вы выбрали плохое время для ссоры. Цминис идет сюда со своими людьми, чтобы арестовать вас. Они сейчас будут здесь. Беги в кухню, девочка, Дидо спрячет тебя в дровяной склад за очагом, а ты, Филипп, должен ползком пролезть в курятник. Скорее, а то будет поздно!

— Уходи! — уговаривала брата Мелисса. — Через кухонное окно ты можешь легко пробраться к птицам.

Затем она с плачем бросилась к нему на шею, поцеловала его и поспешно проговорила:

— Что бы ни случилось с нами, я приложу все усилия, чтобы спасти отца и других. Будь здоров, и да охранят нас боги!

Подобно тому, как прежде Филипп схватил ее руку, чтобы тащить ее за собою, теперь она овладела рукою брата, но он вырвался от нее и проговорил со спокойствием, испугавшим девушку:

— Будь что будет, пусть погибель идет своей дорогой. Лучше смерть, чем позор.

— Безумец! — вырвалось восклицание у раба.

Приученный к послушанию, верный слуга схватил теперь сына своего господина, чтобы силою утащить его в кухню, но Филипп оттолкнул его и воскликнул в бешенстве:

— Я не стану прятаться, как дрожащая женщина.

Но галл услышал на улице мерные шаги стражников, и, больше не обращая внимания на Филиппа, потащил за собою в кухню Мелиссу, где ее приняла старая Дидо, чтобы спрятать.

С глубоким вздохом остался Филипп в мастерской.

Сквозь широко отворенное окно он видел приближавшихся стражников, и инстинкт самосохранения, присущий даже самым сильным людям, внушал ему все — таки последовать совету раба. Но прежде чем он успел добраться до двери, в его воображении промелькнула картина, как он подходит к прохаживающимся под колоннами на большом дворе музея ученым, и ему послышался их смех и остроумные выходки по адресу скептика, сильного умом, которого вытащили из курятника, где он искал себе убежища… И эта возникшая в его воображении картина утвердила его в намерении лучше склониться перед силою, чем подвергнуться позору насмешки. Но он понял, что в его положении гораздо приличнее и более соответственнее всему складу его существа и угнетавшему его несчастью не уклоняться от ареста. В качестве скептика, ему приличествовало переносить все самое тяжелое с равнодушием; и ему, которому сознание правоты при всех обстоятельствах доставляло удовлетворение, хотелось крикнуть сестре, что все ужасные силы, вражду которых он вызвал, продолжают доводить до отчаяния и смерти его, достойного лучшей участи.