Каракалла. Иисус Навин - [66]

Мелисса, задыхаясь, слушала этот рассказ. Румянец сбежал с ее щек, и когда старуха кончила, она спросила ее глухим голосом:

— А Филипп и Александр?

— Мы позаботились обо всем, — отвечала старуха. — Как только я и Аргутис остались одни, мы начали советоваться. Он побежал к нашему Александру, а я — к Филиппу. Я нашла его в комнате. Он вернулся поздно, сказал мне слуга. Я застала его еще в постели, и мне стоило довольно большого труда разбудить его. Затем я рассказала ему все, и он стал говорить такие нечестивые речи, что будет неудивительно, если боги накажут его. Он хотел тотчас отправиться к префекту, как был, в беспорядке, со всклоченными волосами. Я едва образумила его, и между тем, как я умастила его волосы и помогла ему надеть новое праздничное платье, он, должно быть, собрался с мыслями. Он объявил, что хочет прежде отправиться в наш дом, чтобы поговорить с тобою и Аргутисом. Последний вернулся, но он не нашел Александра, потому что несчастный юноша принужден скрываться, точно какой — нибудь убийца.

Здесь старуха снова заплакала, и только после того как Мелисса успокоила ее ласковыми словами, она могла продолжать свой рассказ.

Филипп еще вчера узнал, где скрывается Александр, и потому хотел отправиться за озеро, чтобы сообщить ему о случившемся. Но верный и умный Аргутис удержал философа, представляя ему, что легко воспламеняющийся Александр, как только узнает, что из — за него отца лишили свободы, немедленно явится к своим преследователям и погубит себя. Александр должен скрываться до тех пор, пока император находится в Александрии. Вместо Филиппа, который пусть идет к префекту, отправится за озеро он, Аргутис, чтобы удержать Мелиссу от возвращения домой и сказать Александру то, что нужно. Может быть, сыщики будут следить и за ним, Аргутисом, но он знает разные переулки и переулочки и сумеет направить их на ложный след.

Тогда философ одумался. Раб ушел и скоро должен вернуться.

Мелисса представляла свое возвращение домой совершенно в другом виде! Сколько новых забот, полных страха!

Но как ни мучила ее мысль о том, каким образом вспыльчивый, неугомонный отец будет переносить свое заключение, она не проронила ни одной слезы, сообразив, что только обдуманными действиями, а не жалобами можно помочь двум близким людям, находившимся в опасности.

Ей нужно было остаться одной, чтобы собраться с силами и обдумать все.

Поэтому она приказала удивленной Дидо приготовить ей закуску и стакан вина. Затем села на стул перед сложенным шитьем, оперлась локтями на маленький столик, стоявший возле нее, опустила голову на руки и начала думать, к кому ей обратиться, чтобы помочь отцу.

Прежде всего ей пришла мысль о самом императоре, взгляд которого встретился с ее глазами и за которого она молилась и принесла жертву.

Но при этой мысли кровь прилила к ее щекам, и она решительно отстранила ее от себя. Однако же ее ум не мог тотчас же оторваться от Серапеума, где лежал ее жених в лихорадке. Она знала, что там отведена большая квартира верховного жреца Феофила с парадными комнатами и праздничными залами для императора, и вспомнила рассказы брата об этом важном господине, который наряду с римским жрецом Александра стоял во главе языческих культов города. Феофил слыл даже за философа, часто оказывал знаки уважения Филиппу и приглашал его в свой дом.

Брат должен был обратиться к нему, Феофилу, который был теперь, так сказать, хозяином, принимавшим Каракаллу, было бы возможно упросить своего царственного гостя освободить ее отца.

При этой мысли черты ее лица просияли, и между тем как она закусывала и пила вино, ей пришло на ум еще кое — что другое.

Александр, может быть, тоже не совсем чужой человек для верховного жреца, потому что последний — брат богатого Селевка, с умершей дочери которого художник писал портрет. Верховный жрец видел этот портрет и горячо расхваливал его.

Итак, было вероятно, что этот великодушный человек, когда его попросит о том Филипп, походатайствует за Александра. Может быть, все устроится гораздо лучше, чем она думала сначала.

Твердо убежденная, что спасение ее близких лежит на ее обязанности, она еще раз перебрала в своей памяти всех знакомых ее семейства, от которых можно было ожидать помощи; но при этой умственной работе ее сильно утомленное тело заявило свои права, и когда пришла Дидо, чтобы убрать остатки закуски и пустой стакан, она нашла Мелиссу в глубоком сне.

Покачав головою и подумав про себя, что все это плоды грубого обращения отца с послушною дочерью, которой следовало бы бодрствовать ради Александра, старушка подложила ей под голову подушку, задернула покрепче занавеску и начала отгонять мух, жужжавших вокруг раскрасневшихся щек ее любимицы. Но вдруг собака залаяла и молоток сильно застучал во входную дверь. Мелисса в испуге вскочила, старуха бросила опахало и, спеша отворить нетерпеливому посетителю, крикнула девушке:

— Не беспокойся, мое сердечко, не беспокойся! Это ничего. Я знаю его стук, это Филипп.

XIV

Рабыня не ошиблась.

Старший сын Герона возвратился из своих экскурсий.

Утомленный, разочарованный, с гневно сверкающими глазами, он перешагнул через порог, точно пьяный, с которым в похмелье случилось крупное несчастье, и тотчас же хриплым голосом спросил старуху, не отвечая на ее поклон, хотя его мать учила детей приветствовать даже рабов: