Карафуто - [5]

Конечно, из любопытства я начал расспрашивать, что это за тайна и как сам старик узнал о ней. Он даже рассердился — мол, я не имею права у него выведывать, так как кругом беляки и тайну эту должен знать только Ленин.

23 августа 1919 года. Не знаю, с чего начать описывать вчерашний день. Никогда не забуду пережитого селом ужаса. Я думал, сойду с ума. Посмотрел сегодня в осколок разбитого зеркала и увидел, что мои виски густо укрыла седина. Это памятка о вчерашнем дне.

Утром в село вошел эскадрон японцев и казаков. Всех жителей казаки согнали к школе. На школьном крыльце появился японский офицер с казачьим хорунжим.

— На колени! — гаркнул хорунжий.

Нас окружали японцы с пулеметами и нацеленными винтовками. Толпа рухнула на колени. Тогда хорунжий по списку начал вызвать людей, выданных кулаками. То и дело из толпы выходили преждевременно постаревшие мужчины и молодые, и еще более молодые, безусые, совсем зеленые мальчишки. Смотрю — хорунжий вызвал и Ригора Древетняка. Именно в тот день собирался старик отправиться дальше в путь, к Ленину. Много позднее я узнал, что кто-то из кулаков указал белым на Древетняка как на «подозрительного».

Ежеминутно я ждал, что услышу свою фамилию. Но хорунжий свернул список. Всего он вызвал семьдесят мужчин, а японцы тотчас сбили их в кучу, отделили от нашей гурьбы. Хорунжий объявил, что все семьдесят будут немедленно расстреляны за сочувствие большевизму и за помощь партизанам.

Здесь же, на глазах у нас, начался расстрел. Японцы хватали полоумных от горя женщин за волосы и оттягивали от обреченных. Отчаянный нечеловеческий крик и проклятия, плач детей, возгласы женщин, стон недобитых, короткие, глухие выстрелы — все слилось в жуткий вопль, от которого кровь стыла в жилах.

Обреченные старики обнимались друг с другом, прощались. Кое-кто ложился на землю и так ждал смерти. Другие выкрикивали проклятия и угрозы убийцам, взывали о возмездии.

Я видел, как Ригор Древетняк поднял руку, пригрозил кулаком направленным на него японским карабинам и хрипло крикнул:

— Правды Ленина не убьете вовеки! — И тут же упал навзничь.

Какая-то женщина, с грудным ребенком на руках, впилась зубами в руку японского солдата. Подскочили другие японцы, выхватили у женщины грудного ребенка и бросили коням под копыта. За несколько минут от самой женщины остался только обезображенный труп.

До вечера японский отряд издевался над жителями. Многие люди, «заподозренные в большевизме», были покалечены и избиты плетьми. Трупы семидесяти расстрелянных лежали грудой — японцы не разрешали никому к ним подходить.

Стояла глухая ночь, когда кто-то тихо постучал в мою дверь. «Кто там?» — спросил я. В ответ послышался стон. Дрожащими руками я отбросил дверной крючок. За порогом лежал человек. Недолго думая, я схватил неизвестного за руки и втянул в дом. Зажег ночник. Это был Ригор Древетняк. Я быстро разорвал на нем одежду. На груди у старика чернела рана, а он приполз от места расстрела до порога школы. Это был выходец из могилы. Я обмыл закипевшую на его лице кровь и перевязал, как умел.

— Я, наверное, умру, — проговорил он. — И перед смертью… скажу тебе… а ты… поклянись… что Ленину… тайну… Нельзя идти в могилу…

Я поклялся, и он, часто останавливаясь, поведал мне тайну, которую пятнадцать лет носил в сердце.

ТАЙНА РИГОРА ДРЕВЕТНЯКА

26 августа 1919 года. Три дня пролежал старик с раной, а сегодня умер. Ригор Древетняк не донес до Ленина свою тайну, но теперь вместо него это сделаю я. Вот что рассказал он мне перед смертью.

Ригор был крестьянин-бедняк. Земли имел — кур некуда выпустить, а семья большая, и все ребятня. Каждый год зарабатывал на жатве у барина Браницкого.

Как-то летом Ригор возил снопы в экономию. На крутом подъеме порвалась цепь, сползла с ведущего колеса. Тяжелая арба со снопами, высотой с дом, с грохотом ринулась вперед, покатилась. Кони не могли ее сдерживать, арба на них нажимала со страшной силой. Тогда они понесли, и от арбы остались только щепки, а лучший конь на плотине поломал себе ноги.

За коня хозяин велел взыскать с Древетняка весь его заработок.

Управы на барина искать было негде. Все лето работал, а заработанного хлеба не получил и фунта. Большой семье угрожала голодная смерть.

Ой, как запекла отчаянная злоба возле сердца, так что темной ночью Ригор совершил поджог господских скирд. И попался. Господский хлеб сгорел, пожар уже нельзя было потушить, а Ригора судом сослали на остров Сахалин: дали ему десять лет каторжных работ.

Два года пробыл Ригор на каторжном прииске, уголь добывал, а на третий год бежал в тайгу вдвоем с товарищем. Думали они переправиться через морской залив на Амур-реку, но, к несчастью, заблудились в тайге. Плутали три месяца, товарищ от лихорадки и голода погиб, а Ригора поймали солдаты. Может, дали бы беглецу «горячих» и на этом дело кончилось. Но в сумке Ригора нашли замотанными в тряпку два золотых самородка весом почти полтора фунта каждый.

Взяли каторжника на допрос. Два дня били — зубы, как камешки, на каменный пол сыпались. Кожу полосами расписали, а Ригор — ни пары с уст.

Генерал-губернатор острова велел привести Ригора к себе на квартиру. Был каторжник в сером халате с тузом на спине, серую арестантскую шапку снял — полголовы выбрито. Рассматривает ковры, картины — никогда до этого не бывал в барских хоромах.