Карачун - [2]

Надо сказать, одно грустное обстоятельство давно не давало Колину покоя. Дело в том, что когда ручей приближался к их домику, для его прозрачных и весёлых водных струй не было другого пути, кроме как через небольшой скотный двор в нижней части усадьбы, рядом с коровником и свинарником. Там, в грязи и тесноте, подходящего русла не проложишь, и — вот несчастье! — до этого чистый и быстрый поток здесь бессильно растекался вширь, превращаясь в ужасную грязную лужу. Мутный, затоптанный, осквернённый следами разъезжающихся копыт домашнего скота, он, казалось, вот-вот окончательно выбьется из сил и совсем погибнет.

Не сразу находя путь на волю, течение с невероятным трудом всё же вырывалось снова за пределы скотного двора у дальней ограды. А потом ему ещё нужно было время, чтоб хоть немножко окрепнуть, как выздоравливающему после болезни. Довольно долго ручей едва-едва полз, будто не веря в своё возрождение; сильно оскудев и почти совсем утратив скорость, он удалялся от дома прочь, как будто пристыжённый. И только встретив ниже по течению дружескую поддержку холодного горного потока и соединившись с ним, он набирал наконец силу — и дальше струился уже обновлённым и полным свежести…

«Не может быть, чтоб ручей пропадал только потому, что из него пьют коровы, — думал Колин, — а свиньям до него вообще дела нет. Но поток растоптан и разбрызган по нашему двору, и наверняка он обижен и оскорблён, а этого быть не должно. Конечно, сами по себе коровы вовсе не грязные, да и не злые — просто они немножко глуповаты и невнимательны. А вот свиньи — животные суматошные и нечистые… Надо что-то делать», — наконец решил он.

Мальчик тщательно обследовал территорию фермы и её окрестности. С северной стороны дома была скала, через неё потоку ни за что не пробиться. С юга — скотный двор. И Колин сделал заключение: единственная возможность спасти ручей — проложить новое русло для него прямо через дом, где жили они с отцом. Конечно, любой здравомыслящий инженер, придя к такому выводу, постарался бы избежать именно подобного выхода из ситуации. Но детское сердце Колина ликовало и плясало, предвосхищая миг, когда, сверкая и искрясь, драгоценная живая влага побежит через их уютный домик. Как прохладно и свежо будет всё лето от воды! Как удобно готовить пищу, мыть посуду и как близко, совсем под рукой будет вода во время ужинов… А что за дивная музыка польётся в тихом журчании струй! Какие чудесные сказки сможет рассказывать ему бойкое, неугомонное течение перед сном! Какие ласковые колыбельные песни пропоёт на ночь! А в часы, когда отец будет на пастбище, лучшего приятеля, чем ручей, Колину не найти… К тому же можно купаться в нём сколько хочешь! Ну, а зимой… Да что там говорить!.. Разве просчитаешь всё на сто лет вперёд? До зимы ещё так далеко…

На следующий день отец как раз отправился на ярмарку, и Колин, не теряя времени, принялся за работу.

Начать решил изнутри дома, и дело оказалось не слишком трудным, ведь стены и пол их домика были сооружены из глины. Стены — из очень лёгких, хорошо просушенных на солнце глиняных кирпичиков; пол, правда, был порядочно утрамбован, но всё же и он поддавался упорным наскокам остроконечной кирки и лопаты. Колин вырубил аккуратные отверстия в двух противоположных стенах, между ними прокопал узкий канал в полу, для прочности вымостив камнем его дно и боковины. Потом, выбравшись наружу, проложил удобное ложе для воды по маленькому садику перед домом, а дальше, ниже по течению, ручей уже сам должен был найти дорогу к своему старому руслу, потому что здесь находилась отвесная скала, стараниям Колина недоступная.

К вечеру вернулся домой отец.

— У тебя всё в порядке, сынок? — спросил он, с изумлением разглядывая ровную канавку в полу комнаты.

— Подожди ещё чуть-чуть, папа, — блеснул глазами Колин. — Сейчас я приготовлю тебе ужин, а потом всё расскажу…

Усадив отца за стол, Колин выскочил за дверь и, поспешив к ручью, пробил последнюю преграду из гальки у самого его берега. Так воде открывался свободный путь к заветному каналу, откуда естественное углубление в почве вело её прямо к дому.

Поток вырвался на волю, как зверь из клетки, и стрелой пронёсся сквозь стены комнаты — мальчик едва успевал вдогонку следовать за ним. От неожиданности отец вскрикнул. И когда Колин вбежал, задохнувшись от переполнявшего душу счастья, пастух сидел с ложкой, застывшей на полпути ко рту, а взгляд его был прикован к бурлящей мутной воде, которая, пенясь, мчалась по полу.

— Он же скоро очистится, папа, — радостно сообщил Колин, — и тогда будет таким славным!

Всё ещё ничего не отвечая, словно окаменев, пастух наблюдал за буйным вторжением потока в дом. А Колин меж тем продолжал увлечённо перечислять длиннейший ряд преимуществ, которые, по его мнению, давал ручей, текущий через их жилище. Наконец отец улыбнулся и сказал:

— Ты прелюбопытное существо, Колин. Только почему б тебе не воплощать в жизнь свои фантазии так, как делают это люди постарше? Не пойму. Ну, да ладно. Давай попробуем пока оставить всё как есть, а к осени посмотрим что и как…

Признаться, уже давно — и в последнее время всё чаще — пастух стал задумываться о том, как одинока и скупа на детские радости жизнь его мальчика, и оттого теперь казалось просто невозможным отнять у сына хоть какое-то доступное ему удовольствие.