Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей - [2]

За спиной он, двадцатиоднолетний юноша, оставлял немецкое наскучившее студенчество, жалкое существование нищего студиозуса и безнадежность. Такая жизнь не для него. В чужой стране, в атмосфере безнадежности и политической стагнации можно было к тому же с легкостью сдохнуть от голода. Ведь кропанье стишков и занятия с розовощекими бутузами почтенных бюргеров казались в последнее время просто отвратительными, да и денег почти не приносили. Уж лучше тогда считать песчинки в море или звезды на небе…

Да и армия Наполеона совсем в затылок дышит. Как там говорят истинные мудрецы? Не жди соломинки и помоги себе сам.

Он замер. Что-то или кто-то и впрямь дышал ему в затылок. Эвон ветка хрустнула. Ощущение непомерной угрозы было столь жутким, что у Фаддея перехватило дыхание. Он метнулся за огромный бук, сердце молотилось где-то в горле как бешеное, на лбу выступил пот.

Кто же там?

Ведь он же еще в Геттингеме узнал, что путешествовать без подорожной ни в коем разе нельзя, наказание может оказаться весьма суровым. А уж то, что границу непременно будут охранять, ни для кого не было тайной. Что если за ним идет пограничный дозор? Следы в снегу, коих он понаоставлял без меры, даже дурака последнего и то на него выведут. Интересно, а он-то на что надеялся? За свободу бороться надобно.

Фаддей напряженно вслушивался в ночную тишину. Хотя нет, вроде ничего не слышно. Может, то ветка под снегом просто обломилась. Или олень какой на нее наступил. Бывают же в лесах олени. Да и другого зверья тоже… полно. Не обязательно же дозор солдатский.

Но надобно, надобно еще немного выждать. Не в Геттингем же возвращаться, там и в солдаты наполеоновские загребут – им вся недолга! Бежать, бежать со всех ног из этой дурацкой Пруссии надобно!

Ну, уж нет, миновало то время, когда Фаддей искренне восхищался Наполеоном Буонопарте. Теперь тот императором французов заделался, душителем свобод. А за чужого императора подставлять под пули задницу геттингемский студиозус не намеревался ни при каких обстоятельствах. Нисколечки. Он собирался жить, кстати, долго и счастливо, а вот скорая смерть в планы его не входила совершенно. Еще чего, податься в наполеоновские солдаты! Да солдаты мрут быстрее, нежели белки в лесу, а уж наполеоновские солдаты тем более.

Усталость всей своей непомерной тяжестью навалилась на него. Весь день, с самого рассвета, он без остановки пробирался сквозь снежные заносы. Холод цеплялся за одежонку с наступлением ночи особенно беспощадно. Пальцы Булгарина болели, словно тысячи тоненьких иголочек впились в каждый из них. Несмотря на теплые рукавицы на меху. Фаддей выглянул из-за дерева, сжал зубы, сжал кулаки, потом похлопал себя по бокам, пытаясь согреться.

Всякое начинание дается с большим трудом, все новое всегда рождается в муках. Просто нельзя поддаваться холоду и все тут. Всего-то и требуется от него взамен на свободу.

Фаддей взволнованно принялся искать кошель с деньгами в кармане тулупчика. На месте, слава богу. Славно, что смог выиграть хоть что-то в геттингемском кабачке. Объегорил парочку доверчивых бюргеров-колбасников, слава богу. На дорогу ему хватит. А там и дом родной.

Эх, знать бы, что уже пересек ее, границу эту. Что у своих уже находится. Но идти дальше никаких сил больше не было. Его усталое, изголодавшееся тело истосковалось по сну. Глубокие сугробы уворовали последние остатки сил. Надо, надо выспаться, а поутру – вновь в путь. Здесь ночью никто его и так не сыщет.

Фаддей скинул заплечный мешок, вытащил теплую попону и разложил на земле. Присел, кряхтя, съел краюху хлеба с головкой лука. Уже много дней он не ел ничего иного, хлеб и лук уже поперек горла у него стояли. Глотал и чуть не плакал.

Поеживаясь, замотал в попону ноги. По прошлым ледяным ночам Фаддей знал, что в такой мороз особо не разоспишься. Вжавшись в ствол корявого дерева, беглый студиозус глядел в затянувшееся одеялом из облаков небо.

Где-то в лесу вновь треснула ветка, возможно, и впрямь вспугнутый олень бродит. Вспугнутый?

А кем же тогда? Верно, плохо выспался тот олень. Интересно, оленям снятся сны? Какие-нибудь волчьи стаи?

Кругом царила тишина. Даже ветер, день напролет плевавшийся ему снегом в лицо, не завывал больше, уважая молчание ночи.

На пустой желудок, продрогнув до костей, на все смотришь слишком безрадостно и безнадежно. Еды в мешке осталась самая малость. Может, лучше было пока сидеть в Геттингеме? Даже в его холодной комнатенке под самой крышей не так зябко, как здесь, в лесу. Надо бы развести костерок, но возиться с мокрыми ветками – только душу на ниточки рвать. Лучше уж потрястись немного. Или вернуться? В Геттингем? Нет. Он ведь не женка Лота, чай. Коли вернется, и впрямь подобно ей в соляной столп обратится. Навеки вечные. Тогда уж о родных краях и думать не смей.

Верно это смешно – столпом соляным содеяться. Ты – человек, а весь из соли. И первый же дождичек будет для тебя последним, окончательным.

Фаддей потряс головой. Уши, черт побери, он их совсем не чувствует. Никак отморозил? Ох, уж этот мороз! Если так и дальше пойдет, чего доброго совсем отвалятся.