Капля воды - крупица золота - [2]

— Уж не об Артыке ли Бабалы она говорит?

Его спутник, плотный, седобородый, присмотревшись к удалявшемуся мужчине, кивнул:

— Да, это Артык Бабалы.

Молодой недоверчиво улыбнулся:

— Я его совсем другим представлял. На лихом коне, с горящим взглядом. Искры из глаз, искры из-под копыт!

— Ты его прежде никогда не видел?

— Нет! Но наслышан о нем достаточно. Как же: гроза басмачей, и баев Отважный, джигит!

Седобородый задумчиво проговорил:

— Помнишь яблоньку, которую ты посадил, в позапрошлом году?

— Ну?!

— Какая она тогда была: тоненькая, как карандаш. А нынче ствол ее толще твоей руки, и ветви покрылись листвой, дающей тень.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что все меняется. Яблонька выросла. Но осталась все той же яблонькой!

— Не понимаю.

— Ты, по-моему, почувствовал разочарование, увидев Артыка Бабалы, а? Постарел он, это верно, И однако это все тот же Артык!

— И тот— и не тот?

— Да, внешне он изменился. Бег времени не остановишь. Изнашиваются халаты, увядают цветы… А вот золото — не ржавеет. И драгоценные камни остаются драгоценными. Яблоня же, подрастая, дает все больше и тени, и плодов.

— Ты хочешь уподобить Артыка-ага сразу и золоту, и яблоне?

— Или неколебимой скале! Мороз превращает в лед воду, зной сушит траву, сель тащит с собой камни, рушатся под порывами времени дома и ограды, но ничто не в силах сдвинуть с места, иссушить, заморозить, разрушить гранитную скалу.

— Так Артык-ага — скала?

— Нет, металл, еще вчера кипевший, а потом прошедший горнило испытаний и закалившийся в нем. — Седобородый засмеялся и потрепал своего спутника по плечу. — А проще: Артык — ото человечище! Он доныне молод душой. Хоть и возмужал — умом и нравом. Сорок лет прошло с тех пор, как закрутила его буря революции, гражданской войны. Ох, горяч же он тогда был — до безрассудства. Он и сам в этом признавался: понимаю, говорит, что порой гнев берет во мне верх над разумом, а ничего не могу с собой поделать. Да, так он говорил… И сумел сохранить жар души. И в то же время обрел опыт и мудрость.

— Как он шагает, — широко, уверенно!

— Если бы он обернулся, ты приметил бы в его усах седину. Время выткало в них белые нити. А в глазах — искры, это глаза молодого Артыка. Это золото, которое не ржавеет!

Оба собеседника старались держаться на почтительном расстоянии от Артыка Бабалы — а он вышагивал впереди них, думая о чем-то своем, ничего не замечая вокруг.

Возле колхозной конторы возвышался заросший колючкой бугор, — его оставили здесь на память о недавнем прошлом, когда на этом месте простиралась пустыня, покрытая лишь бурьяном да приземистым чоганом.

Артык Бабалы поднялся на бугор, огляделся. Улыбка тронула его губы.

Местность эта именовалась Бараньим озером — Овечкол. Но никакого озера тут не было и в помине не только при Артыке, но и при его деде и прадеде. Лишь солончаковые пролысины да остатки камыша свидетельствовали о том, что когда-то, в давние-давние времена, здесь широко разливалась вода.

В это даже не верилось.

А вот дикая, злая, опасная пустыня, казалось, мертвела вокруг еще вчера.

Артыку припомнилось, как он осенью тридцатого года ехал по этим местам на своем верном коне. Было уже за полночь, и тропинка, проложенная среди низкорослого кустарника, еле виднелась в мутном свете луны.

В правой руке Артык сжимал камчу, в левой — винтовку.

Сколько уж времени прошло после революции, а он все не слезал с коня, не снимал пальца с ружейного курка. Приходилось постоянно быть начеку: враг сопротивлялся из последних сил.

Конь Артыка неожиданно остановился, насторожив уши и поскребывая землю передними копытами. Видно, почуял опасность…

Артык привык доверять своему коню, тот ни разу еще его не подвел — ни в долгих переходах, ни в жарких сражениях. Если конь останавливался вот так, с ходу, и тревожно прядал ушами, значит, где-то близко таился враг, и нельзя было терять ни секунды. Как-то Артык промедлил, бандит, лежавший в засаде, успел выстрелить первым и ранил его в левое плечо. С тех пор Артык, как только конь предупреждал его об опасности, уже не терялся и не опаздывал с выстрелом.

Вглядевшись в темноту, Артык заметил, что кто-то шевелится за ближним кустом. С добром — там незачем было бы прятаться. Действуя по поговорке: «Опередит испугавшийся», Артык вскинул винтовку и выстрелил в куст. Раздался дикий вой, чья-то тень взметнулась над кустом — и словно опала…

Оказалось, Артык убил волка. Хищник валялся на земле, высунув язык, вытянув ноги…

Вот как тут было когда-то. Даже волки водились…

Нынче же вокруг колхоза раскинулись поля хлопчатника, на месте бывшей пустыни появились сады, бахчи, огороды.

Правда, отсюда, с бугра, видны не только хлопковые плантации. Они, собственно, занимают не такое уж большое пространство. За ними же, до самого горизонта, тянется пустынная степь — нетронутая целина, изнывающая от жажды.

Сейчас она отливала зеленью: осенью прошли обильные дожди, пустыня расцвела, и так как зима выдалась мягкая, то веселая, пестро-зеленая расцветка сохранилась до весны.

Однако Артык-ага знал — еще до наступления июня зеленый цвет сменится желтым, вся растительность выгорит, степь сделается сухой и горячей, как свежая зола.