Капканы на баранов - [50]

Не знаю, почему мне казалось, что с того момента, когда ее милая головка в последний раз касалась этой подушки, прошла целая вечность. На самом же деле всего-навсего чуть больше суток. Но мне до сих пор не хотелось верить в то, что Элис больше нет в живых, и единственным напоминанием о ней оставался постепенно ослабевающий запах. В итоге я бережно вернул подушку на место.

Улегся, обняв ее, будто это была сама Элис, но, даже почти час спустя, так и не смог уснуть. Захотелось выпить. Я снова встал, заглянул мини-бар и открыл себе пива.

Все это время мне не давал покоя вопрос, почему Рон МакКонел умолчал о том, что изначально тоже был в числе участников погружения, ставшего последним для русского туриста Виктора Колосова? Личности всех остальных участников группы Амата мне подтвердила, но при ней я не стал показывать свое удивление насчет шотландца. Попытался замаскировать его заторможенной рассеянностью в результате пережитого эмоционального шока. Неужели, его тоже надо было причислить к списку возможных сообщников Арнольда Шнайдера? И кто вообще сказал, что таковой действительно есть? Наверное, я медленно становился параноиком. Я же не детектив какой-нибудь и не шпион. Даже если русского туриста и Элис на самом деле убили, какой мне смысл искать виновных, если через три дня я должен вернуться в Стокгольм, к своей прежней серой и скучной жизни?

Клаустрофобией я не страдал, но вдруг почувствовал, как стены давят на меня. Даже высокий потолок словно спустился ниже. Захотелось снова выйти на улицу. Я заглянул в мини-бар, махнул виски с колой и быстро переоделся в плавки. Если и выходить, то не просто так, решил я, а для дела.

Выйдя на пляж, я сразу же почувствовал то, от чего отвык за последние несколько дней – одиночество. Не просто физическое отсутствие рядом кого-то, с кем можно поговорить. Это ощущение, словно в груди оборвалась и трепещет на ветру тонкая разлохмаченная на конце нить, некогда соединявшая с чем-то важным и дорогим, а теперь навсегда утраченным.

Все потому, что сегодня на пляже у лагуны было непривычно людно. В разных его концах медленно прогуливались молодые парочки, чуть поодаль справа на шезлонгах загорали обитатели нескольких соседних бунгало. Две головы медленно двигались над поверхностью воды в лагуне, а еще одни парень с девушкой весело гонялись друг за другом по кромке воды, оглашая пляж своим смехом и радостным визгом, поднимая в воздух радужные снопы брызг. Как же я им в тот момент завидовал.

Но я старался гнать от себя подобные мысли. Пытался сосредоточиться на цели, с которой вышел к лагуне. Я собирался ее переплыть. Для чего? Чтобы побывать на той стороне. Во-первых, это было место памяти Элис. Я хотел пройтись там и все осмотреть. Во-вторых, значение имел сам факт преодоления какого-то препятствия. В-третьих, мол на противоположной стороне лагуны представлял большое открытое пространство, куда мало кто доходил пешком и где было тихо и безлюдно. Там можно было долго побыть одному, погрузиться в свои мысли или просто сидеть на камнях и созерцать безграничную водную гладь океана за пределами насыпи.

Не обращая ни на кого внимания, я спрятал ключ-карту от бунгало в кармашек на плавках, а потом целеустремленно пересек пляж и зашел в воду. Не помню, была ли вода теплой или прохладной, я просто погрузился в нее и поплыл. Я бы поплыл, наверное, даже если бы вода покрылась льдом. Мне надо было попасть туда – на противоположную сторону.

Не знаю, на что я рассчитывал. Не имел ни малейшего представления, что хотел найти, что вообще надо искать в таком случае. Может быть, просто покой? А может, я в тайне надеялся, что на середине пути меня растерзает акула и прекратит это бессмысленное существование? Не знаю. Но меня тянуло туда. И я продолжал плыть. А чтобы не забивать голову всякими дурацкими мыслями, решил не останавливаться, и перевести дух только когда доберусь до цели.

Именно так я и сделал. А когда добрался до крутого каменистого берега, сел на один из самых крупных камней, свесил ноги в воду и, пока восстанавливалось дыхание, разглядывал белую полоску пляжа с маленькими фигурками людей на той стороне, откуда я начал свой заплыв. Там почти ничего не изменилось. Разве что прибавилось народу на шезлонгах и в воде у берега. Люди отдыхали, гуляли, болтая друг с другом или просто собирая ракушки, а кто-то один разглядывал меня в бинокль, линзы которого поблескивали на солнце, когда человек подносил его или снова убирал от своих глаз.

Я пригляделся – это был мужчина. Он стоял позади ряда шезлонгов у самых зарослей, отделявших пляж от бунгало, и я с такого расстояния никак не мог различить деталей, будь то цвет волос или загипсованная рука, чтобы его идентифицировать. Поэтому я не знал, был ли это Арнольд Шнайдер или его до сих пор неизвестный мне сообщник. Но сомнений в том, что он наблюдает именно за мной, не было. На этой стороне лагуны больше нечего было разглядывать.

Тогда у меня в голове пронеслась не очень приятная мысль. Эти люди расправились с Виктором Колосовым, а потом с Элис, зная, что она оказалась свидетелем подстроенного ими несчастного случая, и подозревая, что она может сболтнуть об этом полиции или кому-нибудь еще. А Элис последние два дня общалась только со мной. Что если я следующий? Что, если я теперь тоже представляю для них угрозу?