Капитаны в законе - [115]

А вернувшийся Федул прочим холопам угрюмо сквозь зубы поведал: мол, скоморох наказал передать, будто его он шутейно отделал, можно сказать, приласкал. Но ежели кто другой сызнова придет, он осерчает всерьез, руки-ноги повыдергивает и местами поменяет. А с теми, кто не верит, будто он так сотворит, гусляр готов биться об заклад головой Юрия Даниловича. По наковальне.

Казалось бы, можно было торжествовать победу, и в тверских шатрах на радостях закатили пир горой. Но пришло утро, и, когда Михаил Ярославич отправился выслушать приговор, его ждало разочарование – оказывается, судьи ничего не решили, думают….

Глава 28 И грянул гром…

Узнав, что судьи мешкают с вынесением приговора, московский князь увидел в этом свое спасение. Если бы они хотели признать правым его соперника, им бы хватило одного часа: бывшие лже-свидетели раскаялись, а стало быть, про утайку даней можно забыть, против ханского посла Михаил, по словам Кавгадыя, тоже не бился, и в смерти жены Юрия не повинен.

Ну а коль молчат и якобы думают, решают, значит…

И он ринулся на базар, к купцам. Бросился к одному, другому, третьему – все дружно разводили руками. Однако сыскался один, прибывший накануне вечером из Бухары и о предупреждении слыхом не слыхивавший. И когда Юрий, не моргнув глазом, согласился на годовую резу, равную долгу, купец охотно выложил полтысячи гривен серебром.

Не доверяя Кавгадыю, московский князь сам отправился к беглербегу. Тот долго взирал на него глазами навыкате, но продолжал угрюмо молчать. Лишь когда Юрий трясущимися руками рязвязал узлы на стягивающей мешок веревке и вывалил на кошму содержимое – триста гривен, глаза его на миг жадно блеснули и он ехидно поинтересовался:

– То подарок мне, или ты предлагаешь поступиться правдой, кою мы выслушали от многих русичей не далее как вчера.

Юрий поначалу принялся оправдываться, что тверской князь за время перерыва сумел всех обойти, улестить, купить, но беглербег оказался настойчив и вновь задал свой вопрос. Стало ясно, что главный полководец Узбека не желает быть обязанным ему и в то же время хочет заполучить серебро. Пришлось отвечать, что подарок.

– Хорошо, – надменно кивнул беглербег. – Тогда и я тебе подарю ответный.

Повинуясь властному взмаху руки слуга куда-то метнулся и обратно появился с халатом в руках. Был он новым, но в этом заключалось единственное его достоинство, поскольку выглядел он… Не раз бывавший на базаре Юрий оценил бы его от силы в полгривны, но это предел.

Однако князь не сдавался – жизнь-то у него одна, и сейчас она висела на волоске. Поэтому он направился к кади. Не добившись ничего определенного и у него, он поначалу вернулся в свой шатер, решив: будь что будет, но тут в его голове неожиданно зародилась свежая мысль. Спустя минуту он мчал на своей рыжей кобылице – под цвет его волос, иного окраса не признавал – к третьему из судей. Хранитель печати Ураз-бек – аскет и ярый ненавистник христиан – молился, и князя не пустили в его юрту. Каково же было удивление окончившего молитву и вышедшего из шатра Ураз-бека, когда он увидел небывалую картину: разутый Юрий, сидя на небольшом коврике, молитвенно сложил руки и что-то беззвучно шептал.

Завидя хранителя ханской печати князь поднялся и смущенно пояснил:

– Где Мекка – ведаю, а вот со словами у меня покамест худо.

– Князь не знает слов христианских молитв? – пренебрежительно фыркнул Ураз-бек.

– Их я ведаю, – поправил Юрий. – А вот басур… то есть мусульманские покамест плохо знаю.

– Зачем они тебе?

– Мыслю веру свою сменить, – ответил князь, проникновенно глядя на хранителя печати, и сухое сердце того смягчилось.

Нет, он не был глупцом, но сердце любого человека, а уж фанатика в особенности где-то в глубине ожидает чуда.

При этом Ураз-бек нехотя признавал про себя, что Михаил Ярославич в похожей ситуации никогда бы не уподобился московлянину. Да и сам хранитель печати ни за что на такое не пошел бы. Но признать за христианином ту же стойкость и крепость духа, что у себя самого, Ураз-бек не желал. Не могут глупцы, не признающие Аллаха, иметь какие-либо достоинства. И чем враг, а любой неверный всегда враг, крепче духом, тем беспощаднее надо с ним расправиться, но по возможности вначале его следует унизить, растоптать.

По поводу Михаила Ярославича у него уже было кое-какие мысли. К примеру, посоветовать Узбеку не убивать князя сразу, но вначале, изображая колебания и тем самым вселяя надежду на отмену ханского приговора, повозить за собой, причем для вящего унижения забитым в колодки.

Юрия топтать смысла не имело. Вон он какой. «Настоящий христианин, – скользнула по губам хранителя печати насмешливая улыбка. – Лживый, подлый, готовый ползать как червь подле ног истинного мусульманина».

– Хорошо, – снисходительно кивнул он. – Я попробую помочь тебе. Но при условии, что ты уедешь от великого хана Узбека уже в чалме.

Юрий колебался недолго. Такова уж была натура этого человека: главное сейчас, а остальное… Когда сроки подопрут, тогда и будем думать. И он решительно кивнул – лучше жить в чалме, нежели подыхать христианином. Вон и мудрый Соломон того же мнения, сказав, что живому псу лучше, нежели мертвому льву. Получается, само Святое писание подтверждает истинность его слов. Кроме того, в этом случае его конец наступит позже, чем гибель Михаила Ярославича, а посчитаться с ним он жаждал едва ли не сильнее, чем остаться великим Владимирским князем.