Капитан звездолета - [26]

Аутсона поразила громадная сумма требуемого вознаграждения. До сих пор еще ни один шарлатан не заводил разговор о миллионах.

«Если это и авантюрист, — подумал сенатор, — то из крупных. Ухо надо держать востро».

— Я заплачу вам два миллиона долларов, если предложение ваше серьезно! Но что можете сделать вы, когда в данном случае бессильны лучшие ученые Америки и Европы?

Аутсон подвинул Бакмайстеру только что прочитанный доклад научной подкомиссии. Горбун перелистал его небрежно и, презрительно улыбаясь, ответил:

— Все ваши ученые — ослы. Эта загадка по плечу одному мне, Бакмайстеру.

— Если это не тайна, объясните, откуда у вас такая уверенность?

Горбун опустил голову и долго молчал, видимо, собираясь с мыслями. Воспользовавшись длительной паузой, сенатор с любопытством разглядывал уродца.

Тщедушное, изуродованное горбом тельце, казалось, с трудом несло тяжесть громадной головы. Оттопыренные, как крылья нетопыря, уши, выпуклый, нависший над глазами лоб, переходивший в лысину, и острый, треугольником, подбородок уродовали лицо профессора, делая его жутким и отталкивающим. Уголки тонких губ то и дело дергались в злой и презрительной усмешке. По-обезьяньи близко посаженные маленькие глазки ежеминутно беспокойно перебегали с предмета на предмет. Но когда взгляд их встречался со взглядом сенатора, Аутсону делалось как-то не по себе, и он отводил глаза в сторону.

Горбун поднял голову, и гулкий бас его загудел на весь кабинет. — Я — профессор Копенгагенского университета. Там же, в Копенгагене, я познакомился с одним молодым ученым-любителем, неким Оле Холгерсеном, шведом по национальности. Нас сблизила общая идея — желание создать машину, которая уничтожала бы все звуки на нужной нам площади. Во время нашей совместной работы над этой машиной я поражался знаниям Холгерсена. Я должен сознаться, что он — не профессионал-ученый, а дилетант — знал больше меня, старой крысы, отдавшей всю свою жизнь науке. И в нашей работе первенствующее положение занимал он, а я был не более, как его помощником.

Работа наша близилась уже к концу, но конца-то мне и не суждено было дождаться. Виною этому была моя торопливость. Однажды я высказал предположение, что недурно было бы продать нашу машину какому-нибудь богатому государству. За нее дадут нам целое состояние, так как она принесет громадную пользу как при нападении, так и при обороне.

Холгерсен запротестовал. Он был одним из тех слюнтяев-идеалистов, которые ненавидят войну. Говорю же вам, сэр, — слюнтяй! Посмотрели бы вы на него вне стен лаборатории! На работе он огонь, пламя, он обжигает, он искрится, как алмаз! А в жизни — рассеян, беспомощен. Огромное доверие ко всем! От любви к людям, от раскрытого настежь сердца! И это еще не все. Самое страшное — абсолютно равнодушен к деньгам! К доллару! Скажите, сэр, похож такой тип на делового человека? Можно с ним вести деловые разговоры? Сенатор пожал плечами.

— Оле не только не откликнулся на мое предложение, — продолжал горбун, — мы крупно поссорились, а на другой день он пропал. И машина наша осталась недостроенной, так как без него я был, как слепой котенок.

Я шесть лет искал его по всему свету, но он как в воду канул. А когда Нью-Йорк поразила эта загадочная глухота, я понял, что подобную штуку мог выкинуть только Оле Холгерсен, только он один и больше никто на земле.

— Один момент! — сенатор поднял карандаш и крепко стукнул его торцом об письменный стол. — Отвечайте немедленно! Каков принцип вашего изобретения? Интерференция звуков, или…

По лицу Бакмайстера Аутсон понял, что продолжать дальше бесполезно. Гнусный рот карлика улыбался и говорил без слов: «За болвана меня считаешь?»

— Говорите дальше, — угрюмо буркнул сенатор.

— При многих неудачных попытках докончить машину без Холгерсена я случайно натолкнулся на открытие чрезвычайной важности. Я изобрел прибор, нечто вроде пеленгатора, которым могу определить точку, где стоит машина Холгерсена. Для этого нужно лишь, чтобы машина его действовала, излучая в воздух свои радиоволны. А так как оглохший Нью-Йорк лучшее доказательство того, что она действует, то я безошибочно определю, где скрыта эта машина, а с нею и Холгерсен. Я не требую от вас вперед ни одного цента, но в случае успеха вы платите мне оговоренную сумму. Согласны?

— Согласен. Работайте! За всем, что вам будет нужно, обращайтесь непосредственно ко мне.

Бакмайстер стремительно сорвался с кресла и, подбежав к сенатору, схватил его за руку. Пожатие холодной руки горбуна заставило Аутсона вздрогнуть от непреодолимого отвращения.

Горбун метнулся к двери и пропал.

«Не сон ли все это?» — думал сенатор, глядя на пустое кресло, в котором минуту назад нервно дергалось уродливое существо. — «И Москва здесь ни при чем? Новая неудача! Но посмотрим, посмотрим, как дальше лягут карты!..»

Это стоит два миллиона долларов!

Снежно-белый «Боинг» уже стрелял голубоватыми струйками дыма, готовый каждую минуту сорваться со скучной земли. Президент вызвал сенатора Аутсона для личного доклада.

Услужливые руки уже готовились распахнуть дверцы кабинки. Аутсон занес ногу на подножку и вдруг попятился: кто-то сильно потянул его сзади за пальто. Сенатор гневно обернулся. Перед ним стоял горбун Бакмайстер.