Капитан звездного океана - [43]

— Пошто ж его не схватили в свое время? Вот кого пытать должно да волочь на плаху! — убежденно произнес Иоганн.

— Э-э, брат, тогда всех сильных мира сего следует тащить в судилище. У всех рыльце в пушку. Тот насильник, тот казнокрад, тот отцеубийца или еще похлестче… Эка невидаль — пять тысяч флоринов заполучил от чужеземца. Казначей миллионами не брезгает — а сходит с рук. Ты не гляди, что он в опорках шествует, кафтан весь залатан. Замок его почище государева дворца. И что ни день — корабли к замку пристают, товар выгружают заморский. — Мартин сложил салфетку трубочкой, затрубил в нее, подражая герольду, пропел: — Обои испанские! Кружева французские! Российские мед и меха! Индейки датские! Китайские шелка!

— А ежели герр Рохстратен…

— Никаких «ежели»! — оборвал звездочета ландскнехт. — Заутро к Рохстратену поскачет императорская почта. Не сомневайся, и в почтовом ведомстве есть у нас своя рука. Завтра же и ты отправишься. В моей карете. Прибудешь — визит нанеси инквизитору. О письме ни гугу, молчок. Христом богом проси Рохстратена помиловать бедную преследуемую старуху. Подпишет вердикт, немедля меня оповести, отошлю ему записку.

— Прошу тебя, не торопись отсылать. Обманет инквизитор.

— Не посмеет. Вся его подноготная — в канцелярии тайной. Там не такие еще манускрипты о деяниях его собраны. Ждут своего часа не дождутся, — отвечал Мартин Шпатц и терпкого рейнского плеснул в вызолоченные кубки. — И все! И довольно о сей нечисти! Подымем кубки, брат мой Иоганнище! За детство, за гору Лысую, за Лаврентия Клаускуса.

— За магистра всех свободных наук, — откликнулся имперский астроном.

Единым духом опростали они кубки свои до дна. Ландскнехт сказал:

— А теперь послушай, как нас прихлопнули в западне, в долине Длинных Теней.

ТЮРЬМА

Не владея своими членами, они находятся в постоянном оцепенении, они лежат хуже всякой скотины, получают плохой корм, не могут спокойно спать, мучимые заботами, мрачными мыслями, злыми снами и всякими ужасами. Так как они не могут шевелить рукой или ногой, то их страшно кусают и мучат вши, мыши, крысы и всякие другие звери. К этому присоединяются еще ругань, злые шутки и угрозы, которые заключенные ежедневно выслушивают от тюремщиков и палачей.

И все это продолжалось не только месяцы, но и целые годы. Люди, вступившие в тюрьму бодрыми сильными, терпеливыми и в полном уме, становились в очень короткое время слабыми, дряхлыми, искалеченными, малодушными, безумными.

Из средневекового описания тюрьмы

Холодом и плесенью веяло от неприступной башни, где размещалась тюрьма. Надрываясь, скрипел в вышине невидимый флюгер. Как и все места заточения, тюрьма возводилась надолго, навечно, с расчетом, что преступления и пороки переживут род человеческий. Мартин Шпатц оказался прав: целая армия, даже со стенобитными орудиями, вряд ли одолела бы сию крепость в одну ночь.

Добрых четверть часа бил Иоганн кулаком в гулкие железные ворота. Ни отклика, ни звука. Он кричал, заклиная всеми святыми открыть. Псы всполошились где-то у заставы, и опасливый их вой перекатывался над рекою беззвездной, над деревами, противоборствующими ветрам.

Он отыскал в холодной траве увесистый булыжник и с силой запустил в ворота.

— Кого тут черти носят? — услышал он заспанный голос из узенькой бойницы по-над дверью.

— Отворяй! Господин Рохстратен повелел освободить от оков узницу Гульденман, — прохрипел математикус.

— А вердикт оправдательный при тебе? — спросил тот же голос. — Ежели при тебе, просунь вердикт в щелку, под ворота.

В просветах между тучами явилась и сокрылась звезда, далекий мгновенный пламень небесного маяка. Ворота заскрипели. Тюремщик с поднятым над головой фонарем впустил имперского астронома. Вердикт он положил на длинную лавку у стены, сверху водворил фонарь, посопел, спину почесал, изрек благодушествуя:

— И пошто ты, мил человек, ни свет ни заря приперся? Кто ж ночь-заполночь полезет в подземелье ведьму расковывать? Нешто ты сам? Так тебя крысы мигом слопают вместе с кафтаном твоим и сапогами. Крысы у нас знаешь какие? Поболе овцы. Навести нас утром, тогда и столкуемся.

Математикус вынул из кармана длинный зеленый кошелек, молча протянул тюремщику. Тот оживился, глазенками стрельнул воровато, произнес шепотом;

— Службишка-то в тюрьме тяжела, ох нелегка. Пойду разбужу Адольфа. Раскуем твою ведьму, мил человек.

Вскорости тюремщик вернулся, сопровождаемый лысым сослуживцем. Они принесли три факела, веревочную лестницу, молот, зубило.

— Обличье колдуньи тебе ведомо? Распознаешь в лицо, — спросил Адольф, оглаживая лысину, и продолжал: — Как их там находит палач, диву даюсь. Все они одинаковы обличьем, точно арапы. Да еще герр Рохстратен знает всех поименно, кто где прикован. Дворянин, а не чурается нашего ремесла. Частенько наведывается с ящичком хирургических инструментов. То-то начинается потеха. Вопят ведьмы, будто на шабаше.

«Своя рука — владыка, — подумал Иоганн, вызвав в памяти ненавидимое лицо инквизитора. — Удивительно ли, что герр Рохстратен, благообразный господин, счастливый отец семейства, а в прошлом предатель, возлюбил личное общение с узниками посредством ланцетов, остро отточенных лезвий и крючьев».