Капитан Соколин - [34]
Она кружит над самым островом.
И в тот момент, когда Соколин падает навзничь, Галина Сташенко выпускает первую очередь по японцам. Она спокойна: все четыре ее пулемета работают безотказно.
Степа Пеньков получил телеграмму с Дальнего Востока. Вся семья окружила его. Никита Иванович изумленно покачивал головой. Степина посылка была тайной. Никто в семье не знал о ней.
Степа взволнованно вскрыл телеграмму: «Спасибо посылку Пригодилась Японцев мы разбили другой раз не полезут Боевой привет отряду Чапаева Митя».
Степа прочел телеграмму вслух в гордо оглядел родителей.
Глава пятая
…Он стоит высоко на трибуне среди зеленого солнечного луга. Перед ним строгим каре выстроена вся дивизия. Комполка Кондратов, как всегда подтянутый, застыл на правом фланге, А вот и его второй взвод. Помкомвзвода Меньшиков говорит что-то бойцам, и крикливый его голос даже здесь слышен командиру. Но сейчас, впрочем, ему совсем не до Меньшикова. Он стоит, возвышаясь над всей площадью, и сжимает горячими и мокрыми руками древко знамени.
Он понесет это знамя через луг. Вся дивизия будет смотреть на него. А он будет шагать неторопливо и уверенно, как должен шагать знаменосец.
Он стоял уже на трибуне второй час, но не уступил бы никому своего почетного места.
Внезапно небо заволокло грозовыми тучами.
Только что ослепительно сияло солнце, и вот стремительный, совсем южный ливень хлынул непрерывным потоком.
Засуетились командиры. Послышались отрывистые звуки команд. Гости, смеясь, попрятались под брезентовые тенты.
Только знаменосец все так же стоял на трибуне, сжимая мокрое древко.
Дождь прошел так же быстро, как и начался. Мириады капель, отражая солнце, блестели на зеленом лугу.
Древко отсырело, и на левом плече гимнастерки отпечаталась красная полоса. Но это совсем не огорчило знаменосца. «Боевая отметина», улыбнулся он.
Нарком был в белом кителе, и Соколин сначала не узнал его.
— Сми-и-рно! — прокатился по рядам густой голос комдива. Площадь сразу затихла.
Соколин снял чехол, и знамя сверкнуло золотом букв, вышитых ленинградскими работницами.
Он пошел через луг прямо к народному комиссару. И все — и красноармейцы и гостя — смотрели на молодого знаменосца, с красной отметиной на левом плече.
Нарком взял у него знамя. Он посмотрел на Соколина и чуть заметно усмехнулся.
И сейчас же обернулся к войскам:
— Товарищи красноармейцы, командиры и политработники!
…Вдруг нарком исчез. На плацу все смешалось. Какие-то незнакомые люди в странных мундирах, со штыками наперевес, бежали прямо на Соколина.
— Знамя!.. — закричал он.
Штык вонзился ему в грудь. Он упал, изнемогая от боли… и открыл глаза.
Первое мгновенье не мог понять, где он. Не было ни луга, ни солнца, ни наркома. Соколин лежал на койке, с обеих сторон на таких же койках тяжело дышали люди. Боль в груди и в спине не унималась. Он застонал.
Режущая боль сменилась тупой, гнетущей, расходящейся по всему телу. Иногда боль совсем исчезала, но, только он пытался привстать на койке, она возобновлялась с прежней силой.
Соколин лежал так уже несколько дней. Вынужденное бездействие совсем измотало его.
Врачи навещали его часто. Он позволял выстукивать себя, выслушивать, измерять. Каждый врач казался ему избавителем. С детства, после того как сельский фельдшер удачно вскрыл болезненный нарыв на ноге, осталась у него эта беспрекословная вера в медицинскую науку.
Ему казалось: взглянет вот этот седобородый человек в золотых очках, и все станет ясно и все пройдет — он опять станет сильным и крепким и в день парада поведет свой батальон на Красную площадь.
Постепенно терпение начало оставлять его. Капитан лежал теперь в палате один. Соседние койки были пусты, и это одиночество еще более угнетало его. Врачей, осматривающих его, становилось все больше. Они советовались друг с другом. Они изумленно пожимали плечами, они о чем-то тихо спорили, а комбат все лежал и лежал.
В этой комнате решались вопросы жизни и смерти, решались человеческие судьбы. Был он раньше веселым, жизнерадостным человеком. Двадцать пять лет. Командир батальона. Близкие товарищи звали его: «Саша» или «Шура», а она, любимая Галя, в отличие от всех, называла его: «Сашко».
Но для них, для людей в белых халатах, не было Александра Соколина, командира батальона. Он просто был больным, раненым. Сколько их, этик больных, переступали порог темной комнаты! И каждый надеялся, ждал, каждый хотел жить, любить, смеяться.
Соколин не боялся смерти. Он просто никогда не думал о ней. У него и времени-то не было думать о смерти среди напряженных, заполненных работой дней. Он не был трусом. Он доказал это в последних боях.
Но теперь, в эти долгие дни безделья, начали одолевать его мысли. Вот и вчера…
— Товарищ, — услышал ом глухой голос из тьмы, — станьте сюда, на эту ступеньку.
Осторожно передвигаясь в темноте, он подошел к высокой стойке, встал на деревянную подставку, и почти моментально доска опустилась ему на грудь.
Соколин очутился в клетке. Он уже не был живым, страдающим, чувствующим человеком — он стал объектом исследования, над ним совершался сложный, почти магический процесс. Сейчас эти люди направят на него аппарат, и все для них станет ясно.
