Капитан. Наследник империи - [53]

— Любой хаос лучше нынешней стабильности. Потому что в хаосе можно проиграть, но зато можно и выиграть. А в «стабильности» — по-любому кирдык. Не сегодня — так завтра.

— Я искренно желаю помочь Вашему предприятию, сударь капитан, — твёрдо заявил Кави.

— Знаю. Не дёргайся ты. Всё нормально. Работа как работа.

Он повернулся ко рву. Достойный мудрец дожимал упёртого рубаку, тыча тому в нос каким-то очередным свитком. Рубака давно дожался, но по привычке всё ещё «тормозил».

— Сена! — позвал капитан. — Шагом марш.

Он облокотился на козлы. Вообще-то, кровь брызнуть не должна — Пагди перенесёт целиком. Но психологически так казалось легче.

Снова стреляться было бы куда приятнее, но Дурта накрепко советовал на этот раз обойтись местным инструментарием — для большей предсказуемости переноса.

— Просто думай о том, где желаешь очутиться после переноса, — очередной раз посоветовал подошедший мудрец. — Воображай место, где сочтёшь себя наиболее дома. И крепче держись за меч. Возложи на него свои надежды о спасении.

Капитан только отмахнулся свободной рукой.

— Давай, Сена. Хорошо отрубишь — потом неделю можешь меня не бояться.

Тот уже достал свой здоровенный, ухоженный клинок и, ничего не уточняя и не переспрашивая, внешне бесстрастно примерялся к замаху.

Солдатский характер у парня. Тупой, но солдатский.

— Давай, — сказал капитан, ворочая горлом в тугом воротнике. — До щелчка.

— Почему «до щелчка»? — опешил Дурта, вставая сбоку, так, чтоб не попасть под удар.

— Потому что в армии всё делается до щелчка. Сена, твою ж!.. Руби давай — сколько мне тут раком-то торчать? над пропастью в лесу…

Свистнул клинок.

Мир погас.

Капитан раскрыл глаза и распрямился. Хотел было ощупать шею, но только усмехнулся и опустил дёрнувшуюся было руку.

Он стоял на пустом и, судя по истресканному асфальту, основательно заброшенном плацу. Единственный включённый фонарь светил слабо, неохотно, но и сумерки по-настоящему сгуститься ещё не успели. Трёхцветная тряпка флага бессильно подрагивала под редкими порывами тёплого юго-восточного шелонника. В хорошо знакомом двухэтажном здании управления горело единственное окно.

— Значит, «думай о доме», - произнёс капитан, понимая, что отмякать-то душой сейчас совсем не время.

Но мир вокруг был тих и печален, только где-то дальше, в посёлке лениво погавкивала собака, да, кажется, бубнил телевизор. У подъезда управления, в грязноватом «бобике» с армейскими номерами беспечно посапывал водила-ефрейтор, и капитан обошёл автомобиль сзади, почти не прячась.

Он быстро, держась в тени, заглянул в освещённое окно кабинета, усмехнулся и направился ко входу в управление.

Дверь с проржавелым доводчиком стояла полуоткрытой, вестибюль был тёмен и глух. Немец шёл по коридору всё с той же неловкой усмешкой, задыхаясь от воспоминаний. Здесь он не чувствовал ни малейшей угрозы, только почти физически невыносимую тоску по прошлой, настоящей жизни.

Он остановился в сантиметре от падавшей из открытой двери кабинета полосы тёплого жёлтого света, машинально не желая топтать её подошвами. Из комнаты доносилось редкое пощёлкивание кнопок клавиатуры.

Капитан поправил Пагди, — ремень так и норовил сползти с плеча, — и неслышно ступил вперёд.

— Здравия желаю, товарищ полковник, — тихо сказал Немец.

Человек за столом недоуменно поднял голову. Некоторое время он рассматривал нежданного посетителя сквозь тонкие очки для чтения, потом, дрогнув веками, стянул их пальцем за дужку и встал из-за стола навстречу капитану.

— Эдуард?!. - спросил товарищ полковник, явно не веря своим глазам.

— Нет, — ответил Немец, улыбаясь новым лицом, — похож просто.

— Эдуард, сукин ты сын! — сказал полковник, шагая к нему.

Мужчины крепко обнялись.

— Неужели действительно ты? — спросил полковник, отстранясь, но не отнимая рук.

— Так точно, Юрий Николаевич. Кто ж ещё-то.

— А говорили, ты в Германию подался, к родителям.

— А Вы слушайте, что говорят, — рассмеялся капитан.

— Екатерина…

— Сперва у Шамана отсиживался, — перебил его Немец, привыкший некоторых тем избегать, — потом уйти пришлось. В ЮВО тогда плотно обложили. Сделал морду эту в… в одной больничке.

— Признать тебя, знаешь, всё равно можно, — сказал Юрий Николаевич, рассматривая капитана в упор.

— Чем богаты, — отмахнулся Немец, — да, в общем-то, и не стремился.

— Присаживайся, что ж мы стоим, — спохватился полковник, подводя гостя к обшарпанному дивану. — А в Одинцово — это ты шумел, с неделю как?

Капитан молча улыбнулся. Столкновение в промзоне теперь казалось невероятно далёким и почти не реальным.

— Располагайтесь тоже, Юрий Николаевич. Разговоры будем разговорить.

Сослуживцы разговаривали.

Чая в термосе хватило, конечно, на полглотка каждому, а ничего другого под рукой не нашлось. Будить своего водителя, ефрейтора Колесникова, полковник по понятным причинам не хотел. Капитан тоже: здесь ему было хорошо и без чая.

— Странно, что и свет не отключили, товарищ полковник.

— С чего бы вдруг — посёлок вполне живой себе. Да и часть формально пока на балансе.

— Вас же ещё в ноль девятом в ИВВАИУ передислоцировали?

— Да уж… резвится, знаешь, Табуреткин.

— А здесь тогда что?