Капитан. Наследник империи - [47]

Кави молчал. Улыбаться в ответ было глупо, но он улыбался.

— Зачем ему алмазы? — спросил Содара.

— Он купит на них лекарства.

— Я дал бы ему золота… — задумчиво произнёс Лорд-Хранитель, — разве можно хоть что-то взять за алмазы?

— Он возьмёт.

— Но как?

— Так же, как взял Пагди, — сказал Кави, остро осознавая в этот момент разницу в возрасте между собой и Содарой.

— В плече магов умерло ещё трое… Академия уже не в состоянии обеспечивать даже себя. Это означает, что скоро и в остальных плечах лагеря поветрие будет некому сдерживать.

— Возможно, если Ваше Высочество решит истребовать магов из подходящих отрядов Его Величества… — осторожно заметил Кави. — Нет необходимости подвергать опасности заражения всё войско. По крайней мере, до возвращения сударя капитана.

— Он вернётся, эльф? — спросил Содара.

— Он вернётся, Ваше Высочество.

— А мне вернуться надо.

— Куда вернуться? — с некоторым интересом уточнил сержант. Понятно: жить-то охота парню.

— Куда надо, — сказал капитан, защёлкивая браслет на второй руке невезучего полицая. Бугаенко с живым интересом следил за обнаручиванием напарника. — В Интернет-то ходишь? Слышал про меня поговорку? он, мол, вернётся, придёт за тобой и накажет. Обязательно.

— Кого накажет?

— Кого надо. Главное — что обязательно.

Он поправил бушлат, присматриваясь к своему блёклому отражению в рамке металлоискателя. Коротка кольчужка-то… ладно, сойдёт. Кого сейчас удивишь обтёрханным ментом… У администрации денег не хватает уже и на полицаев — опору режима. Ставка сделана на отдельные «элитные» подразделения, ЧОПы и армейцев. Ну и овцеватость населения, это уж как полагается.

Он хмыкнул и повернулся к Бугаенко:

— Ты понимаешь, что я тебе шанс даю?

— Не дурак, — с тоской вздохнул сержант. — Оставил бы ты меня здесь? Всё равно из органов попрут. Как минимум.

— Зато живой останешься. Когда я вернусь.

Полицай покачал головой:

— Здесь, может, и останусь. А на Манежке точно положат, с тобой за компанию.

— Не ссы, котяра, — сказал Немец, выглядывая из-за стола, — там ещё митинг-то разгонять не начали. Говно командование у тебя, а, сержант?

— Другого нет, — безразлично согласился Бугаенко.

— Потому и нет… вставай давай. Поиграем в смерть хазарскую.

Было ему совершенно ясно, что из сержанта хазарской смерти особо-то не вылепишь. Не тот характер у сержанта. Скучноватый у сержанта характер.

Немец весело оскалился и ощупал глубины экспроприированного бушлата — всё-таки алмазы надо забрать с собой. Прочая снаряга была не так важна, только оружие и камешки. Оставались у капитана кой-какие связи с прошлых времён… сложно столько прожить на нелегале и не обзавестись соответствующими знакомствами. Сбыть алмазы — так хватит на столько тетрациклина этого… Конечно, гранёные бриллианты стоят куда дороже. Но и рынок этот посложнее, а «сырой» камень можно спихнуть под видом якутской контрабанды.

Один мешочек он сунул в карман бушлата, уминая завалявшуюся там сигаретную труху и коробок спичек. Второй надорвал и достал прозрачный камешек. Покрутил под носом у разминавшего ноги Бугаенко.

— Знаешь, что такое? Выведешь — отсыплю.

Тот только кивнул и отвёл глаза.

Хреново. Не верит сержант.

И не верит, похоже, не персонально ему — а что вообще уйти удастся.

Ладно, капитан, терять-то тебе всяко нечего, а?

Он сложил меч с дубинкой в одну руку, так, чтобы ПР-73 больше бросалась в глаза, чем ножны. Подхватил Бугаенко под локоть.

— Сделай вид, что говоришь по рации. И лицо поскоромнее давай. Всё нормально, короче, на обед идёшь.

— Нам не положено.

— А ты как бы самоходом.

Он вытолкнул сержанта из-под арки, навстречу вялому митингу и вражеской армии с автоматами, броневиками и матюгальниками.

— Вынужден указать тако же и на то обстоятельство, что речь идёт всё же не о чьей-либо вражеской армии. Да и Его Величество в народе не просто так называют Добрым.

— Эээ… не просто, конечно. Величество у нас доброе. Вот злое бы на крюк повесило, за-под ребро, а доброе — за шею, как положено. Да ведь всё одно повесит.

— Ну нормально, вообще… За что повесит-то?

— Говорю же: за шею.

— Ну нет, я в смысле, что…

— Кави, прошу тебя, не сбивай с толку почтенного мудреца.

— Да какой я мудрец, драконья погибель! Был бы мудрец…

— Тебе решительно не в чем укорить себя, о почтенный Думья! Если уж лучшие маги Академии, — и не только лишь одного зелёного её крыла, — по сю пору не в состоянии распознать источник заразы, паче того — изыскать хоть какое-нито средство противостоять ей!..

Но тут уж Кави осёкся, ибо взгляд Дурты как-то особенно убедительно наводил на мысль, что сравнение даже и с лучшими магами Академии гордый мудрец вовсе не воспринимает в качестве комплимента.

Что же; гордость и гордыня суть понятия различные. Достойный Дурта имел полное право испытывать гордость, ибо всю жизнь свою подчинил обретению знания, а тако же, — что, правду молвить, куда важнее, — поиску закономерностей, кои позволяют из знания наличного произрастать знанию новому, доселе небывалому. Есть ли в мире высший повод для жреческой гордости, нежели умение постигать тончайшие невидимые связи, коими и связали великие суры крупицы наших манасов и судеб?.. пусть покуда и не столь высоко приподнимается полог вселенской тьмы — однако ж приподнимается, приподнимается! позволяя питать надежду, что когда-нибудь, глядишь, да и поднимется он напрочь.