Капитан Михалис - [81]

– А что, учитель, уж и посмеяться нельзя? – лениво проговорил он.

– Не сметь мне перечить! – взвизгнул Сиезасыр. – Я тут хозяин! – Расхрабрившись, он топнул ногой. – Мне нужны ключи от дома!

– Ты видала? – удивленно обратился к сестре Дьямандис, указывая пальцем на изжелта-бледного учителя. – Вот, полюбуйся! Крутанула муха задом и загадила весь мир.

Вангельо не выдержала и звонко рассмеялась.

– Заткнись, бесстыдница! – крикнул разъяренный Сиезасыр и подскочил к ней с намерением зажать ей рот.

– А ну убери лапы! – взревел Дьямандис и занес кулак над головой учителя. – Убью!

При виде этого увесистого кулака Сиезасыр весь съежился.

– Вон отсюда! – рычал Дьямандис. – А не то раздавлю, как червя! Ишь, хозяин выискался! Да ты рылом не вышел, чтоб тут распоряжаться! Ключи ему подавай! А пинка в тощую задницу не хочешь, горбун проклятый? Убирайся, пока очки целы!

Он схватил беднягу за шиворот и шмякнул о стенку. А Вангельо как ни в чем не бывало распустила длинные волосы и стала расчесывать их подаренным ей к свадьбе гребнем из слоновой кости, искоса поглядывая на брата и мужа. Рядом с этой мерзкой гусеницей красавец Дьямандис кажется еще стройнее, еще мужественнее… Сиезасыр с трудом встал, прихрамывая, доплелся до калитки и только там осмелился повернуться к ним.

– Это не жизнь! – сказал он тихо и обреченно. – Надо с этим кончать!

– Вот именно! – раздраженно отозвался Дьямандис. – Сил моих больше нет видеть, как ты с утра до ночи путаешься под ногами. В этом доме нам двоим тесно! – И, взглянув на сестру, добавил, – выбирай: или я, или он!

У учителя перехватило дыхание. Не спуская глаз с жены, он ждал ответа. Вангельо не спеша взяла в зубы зеленую шелковую ленту, захватив волосы обеими руками, тщательно перевязала их, откинула за спину и только после этого отчетливо произнесла:

– С братом я не расстанусь, даже если мир рухнет!

– А как же я? – еле-еле выдавил Сиезасыр.

Вангельо передернула плечами. Дьямандис захохотал и положил ногу на стоящий рядом стул.

– Она ведь тебе ясно сказала! Вали отсюда подобру-поздорову, дорогой зятек!

Как он очутился на улице, где бродил целый день, Сиезасыр не помнил. Было ли то землетрясение, затмение солнца или они происходили только у него в голове? Он даже не заметил, что за ним по пятам следовали двое мальчишек – Трасаки и сын Красойоргиса.

– Никак топиться пошел! – воскликнул Трасаки. – А ну-ка, посмотрим!

Мальчик вчера подслушал, как мать говорила отцу:

– Что-то не ладится там у них, видно, обижают твоего брата…

А отец ответил:

– Ну так пусть утопится, раз не может быть мужчиной!

Поэтому сегодня, когда Сиезасыр, шатаясь как пьяный, побрел к морю, Трасаки схватил приятеля за руку и припустился за дядей.

– Все! Вот помяни мое слово, с причала прыгнет! Поглядим!

Сиезасыр и впрямь подошел к причалу, но шум прибоя, видимо, успокоил его, он сел и надолго застыл в неподвижности. Мальчикам надоело ждать.

– Видать, раздумал топиться… Зря только время потеряли! Пошли, скоро полдень, у меня в животе урчит…

Солнце уже клонилось к горизонту, когда учитель очнулся и встал с каменного причала. В мозгу прояснилось, и на смену душевным терзаниям пришла уверенность, что все будет хорошо… Правда, он пока и сам толком не знал, что значит «хорошо» и как этого добиться.

Миновав припортовые закоулки, еврейский квартал, мальтийское поселение, Сиезасыр, наконец, очутился перед усадьбой Идоменеаса. В окне кума горел огонь. Опять строчит письма королям, горе-писака! Пойти, что ли, к нему, отвести малость душу? Ему это тоже не повредит…

Он постучал в ворота. Старая Доксанья, отперев ему, обрадовалась:

– Ах, учитель, тебя сам Бог послал! Мой-то, горемычный, с утра крошки хлеба в рот не берет! Уговорил бы ты его хоть чего-нибудь поесть!

Кир Идоменеас тоже был рад гостю. Он только что написал на конверте адрес и запечатал письмо своей печаткой с изображением Афины Паллады. Завтра утром оно полетит в Лондон.

– Они сражаются с оружием в руках, а наше с тобой оружие, да еще, пожалуй, Хаджисавваса – это разум, – с гордостью заявил Идоменеас. – Вот попомни, именно разум освободит Крит!

Учитель покачал головой: ему не верилось, что писаниной и древними мраморными обломками можно спасти остров. Усталый, голодный, подавленный, опустился он в старое кресло с вылезшими пружинами.

– А кто нас спасет, Идоменеас? – вздохнул он.

– Как кто – Крит! Мы его, а он нас! Это единственный путь к нашему счастью, другого нет! Человек может быть счастливым, только если душа его свободна.

Учитель снял очки и стал протирать их от налета морской соли.

– Ты что, не веришь?! – вспыхнув, вскричал Идоменеас. – А, чего с тобой говорить! Ты же молодожен! Небось до сих пор голова идет кругом. Но погоди, сладкий хмель пройдет, и тогда ты меня поймешь. Такие люди, как мы, не бывают счастливы одной личной жизнью. Наше счастье – это борьба за общее благо!

Идоменеас придвинул было к себе тарелку, но вспомнил про данный обет и даже обрадовался: вот и на эту жертву он идет ради своего народа.

– Есть у меня одна тайна, кум, – торжественно изрек он и гордо вскинул до времен облысевшую голову. – О ней пока никто не знает, кроме Хаджисавваса. Сегодня я открою ее тебе… – Он едва не задохнулся от полноты чувств. Вот сейчас пришел желанный миг, он поведает другу тайну, которая зрела в нем долгие годы. – Как ты думаешь, зачем я пишу королям?! Зачем похоронил себя при жизни в этих стенах?! А затем, что во мне кричит боль моей родины! Голос Крита – это я, понял? Усмехаешься, считаешь, что мои письма – глас вопиющего в пустыне? Так нет же! Вопль о помощи непременно дойдет до слуха королей и сильных мира сего. А не дойдет до них – его услышат дети их или внуки!.. Или же Господь Бог услышит! На то он и существует, чтобы внимать человеческим страданиям. Не смейся, учитель… Знаю-знаю, меня здесь считают слабоумным. Думаешь, я не слышу, как все шепчут мне в спину: «Вон писака малохольный пошел!»? Ну и пускай! Те, кто болел душой за людей, всегда оставались непонятыми… Но настанет день, и разверзнутся небеса, и взглянет Всевышний на Крит, изнемогающий в оковах рабства, и устыдится своей глухоты… В тот же миг, как на Пасху, ударят все колокола, в том числе и на церкви Святого Мины… улицы украсятся миртовыми и лавровыми ветками, а христиане, плача от счастья, станут целоваться и кричать: «Крит воскрес!» – «Воистину воскрес!»