Капитан - [40]

А это что за чудо-юдо? Что-то бесформенное, толстое, неуклюжее, как батискаф?

Разбираться некогда, срочно наверх — за глотком воздуха — и вбок — от греха подальше. Неопознанное существо с неожиданной прытью метнулось в другую сторону. И тут только дошло: да это же черепаха! Их здесь очень много, и они довольно крупны. Хорошо их видно с бота. Непуганные, подплывать к боту не боятся.

Насмотревшись на рыб и прочую живность, которая «в маску тычется», вспоминаем про кораллы. Ухватившись за облюбованный отросток, опираешься ногами в дно и — раз-два! Иногда силенок не хватает — веками ведь нарастало, — тогда в ход идут захваченные с бота рычаги. Но вокруг так красиво, что охотничий азарт постепенно спадает и, наконец, проходит вовсе. Хочется просто плавать и любоваться тем, что видишь, — как в заповедном лесу, когда идешь и жалко даже травинку сорвать, хотя она сама в рот просится. Невольно в голову приходят мысли о хрупкости этой красоты. Понимаешь вдруг, что не зря ученые бьют тревогу. Даже представить на миг страшно, что все это может погибнуть от вмешательства человека.

За все время нашей стоянки ни один корабль не откачивал воду из трюмов, рука бы у трюмачей не поднялась, даже если бы флагман и не запрещал откачку.

Полный штиль. Вода синяя-синяя. По голубой синеве идем обратно. Мимо борта проплыла коричневая медуза, плавно распуская и вновь подбирая свой «двигатель». Вокруг нее рой мелких рыбешек. Глаз от воды не оторвешь.

Жарко. Мы все в трусах, а кажется, что укутаны чем-то очень мягким, теплым, податливым и противным. Это знойный воздух облепил нас, хотя и плывем мы с приличной скоростью. Если дунет ветерок, то еще ничего, но стоит сесть пониже, спрятаться за борт — и в мгновение ока покрываешься испариной.

День Советской Армии и Военно-Морского Флота. Корабль, украшенный флагами расцвечивания, в лучах яркого солнца очень красив и строен. С утра, во время малой приборки, радисты врубили военные мелодии. Настроение приподнятое, то здесь, то там слышен смех, шутки. И вдруг все вздрогнуло.

На верхнюю палубу, на людей, на поселок и море брызнули величавые, гениальные в своей простоте, полные мягкого лиризма аккорды. На песчаный пляж, на поселок, замирающий под рассветным солнцем, в душу каждого флотского и нефлотского человека светлой радостью входила мелодия… Все замерли — и те, кто драил палубу, и те, кто руководил этой простой, но необходимой на море работой.

Рядом со мной стоял Карышев и вполголоса старательно пел:

Он в семнадцатом брал с нами Зимний,

В сорок пятом шагал на Берлин.

Поднималась с ним в бой вся Россия

По дорогам нелегких годин…

Лицо его было серьезным и каким-то мягким, подсвеченным изнутри. Пилотку держал в руке.

Да, он застал всех врасплох, этот марш. Обычно на флотах его слушают два раза в год — когда увольняемые в запас сходят с корабля на берег. В другое время — нет!

А тут, у чужого берега, когда уже несколько месяцев не слышали «Маяк», когда скучали не только по родным и близким — по березкам, в душу вдруг ворвались святые для военного человека звуки. Да, это был марш «Прощание славянки». А еще проще и роднее — «Славянка». Мог ли предположить ее создатель, носящий такое простое я замечательное имя — Василий Иванович и такую добродушную фамилию — Агапкин, что его марш, родившись на тихой улочке Тамбова в 1912 году, пойдет шагать не только по России, но и по всей Европе? Сегодня немцы, болгары, поляки, венгры, чехи поют на его мотив народные песни! Поют и у нас. В 1965 году музыкант ансамбля песни и пляски Дальневосточного округа А. Федотов сочинил слова песни.

Под этот марш уходили полки в первую гражданскую войну, а его автор 7 ноября 1941 года дирижировал сводным оркестром во время того самого сурового парада, с которого шли сразу на передовую. В июне 1945 года на самом святом параде под звуки «Славянки» по Красной площади проходили герои Сталинграда и Севастополя, Одессы и Курска, Ленинграда и немногие из тех, кто встретил войну на Буге; проходили те, у кого за плечами остались Варшава, София, Прага, Бухарест, Будапешт, Вена и Берлин.

А мелодия лилась — властная, переполняющая душу, такая родная. Наша мелодия.

Сам Василий Иванович Агапкин говорил о своем детище: «Марш «Прощание Славянки» был мною написан накануне первой мировой войны, под влиянием событий на Балканах… Марш посвящен женщинам славянкам, провожающим своих сыновей, мужей и братьев на защиту родины…»

Я стоял у леера и вспоминал, как впервые услышал этот марш во время стоянки корабля в заводе, до похода.

Увольняемые в запас неуклюже топтались в середине толпы на верхней палубе.

Построение, фотографирование, потом прощание. Растерянно-радостные лица. Держатся. Они еще не верят, что отслужили, им жаль уходить с корабля, которому многое отдали.

Впереди ждет жизнь, о которой три года мечтали. И все-таки жаль уходить. Но это еще не настоящая жалость, а какая-то неосознанная, необъяснимая, смутная. Настоящая придет позже, они ею заболеют через месяц, через год — и на всю жизнь. Они еще думают, что службой отдали долг Родине, а сейчас возвращаются к настоящей жизни, они еще не осознали, что прожитые на флоте годы — это их золотой запас, из которого всю оставшуюся жизнь будут черпать нравственные и физические силы, это не просто служба — а самая настоящая, активная жизнь, когда каждый из них жил большими заботами — интересами защиты Отечества.