Капитан Илиа - [6]

Поэтому почти все уважали и любили его в Завице, и, когда повели его скованного в Патрас, иные заплакали даже. И та баба, которая свою несчастную Калиррое ему сватала, и та больше других плакала.

— Прощай, баба! Прощай! Калиррое кланяйся, — сказал ей капитан и улыбнулся даже ей.

В Патрасе тюрьма скверная, ужасно сырая, грязная. Долго держали Илию в этой тюрьме, и так ему было иногда тяжело, что он одного только желал, чтобы его поскорее осудили хоть бы на галеры, только бы переменить место. Наконец стали судить его. У того дурака рана уже зажила давно, и он приехал сам судиться с Илией без левой руки. Сидит как филин.

Однако и друзья капитана его не забыли. Главное, отец Эвантии. Он все был без ума от паликара и как только заметил, что и дочери он не противен, так и стал на одном, чтобы спасти его, женить его на Эвантии и успокоить навсегда. И взялся старик за дело. Больше года он старался, хлопотал, расходовал, свидетелей всячески уговаривал и усовещевал. Адвокатов разыскивал. Все наделал.

Сел судья за решетку на свое место и стал судить. Скрыть ничего нельзя. Человек сам здесь, я говорю, без руки сидит. Он хотел, дурак, и руку, говорят, привезти с собой, да не сумел сохранить ее; она и сгнила, и похоронил он ее в землю. Все даже смеялись этому.

Сидит без руки, что делать? Однако и брат младший Василий был тут, которого тот избил, и много свидетелей. Все почти обвиняли безрукого, что он и денег не платит, и ругатель, и мошенник, а Илию и брата его хвалили за их поведение в Завице.

Слушает судья, спрашивает.

Начал говорить наконец адвокат, которого разыскал старик Ставри для защиты своего друга.

Как начал он говорить, как начал говорить, у меня эта речь записана. Мне старик Ставри давал списать. У него была она записана. Сам адвокат ему дал на память, и так долго кир–Ставри бумагу эту в кармане носил и всем читал, что она жолтая стала и развалилась совсем — новую копию снимали с нее. Бывало уж позднее, когда я жил у них, придет кто–нибудь, старик толстый затрясется весь. «Где очки мои, где очки?» А дочь нарочно, как будто с пренебрежением: «Вот твои очки. Верно опять эту речь будешь читать людям… Уж наскучила она людям, оставь ты их». А старик ей: «Э, безумная! безумная! Что за слова твои! Твоего мужа, глупая, он спас». «Ну и спас, так что ж?» — говорит Эвантия, а Илиа смеется. Хорошо они жили, и речь точно была высокая.

«С самых древних времен, г. судья, наши праотцы эллины, которых слава исполнила блеском и патриотизмом всю вселенную, — с самых древних времен эти великие, эти знаменитые, эти бессмертные предки наши выше всего ценили воинское мужество и отвагу».

Долго он говорил.

— Конечно, — говорит, — руки нет. Но, во–первых, рука эта левая, а не правая. Правая гораздо нужнее. Правою рукой человек подносит ко рту пищу, необходимую для бренного тела нашего; правою он приступает к большинству трудов своих, правою рукой, г. судья, он излагает на бумаге мысли, которые внушает ему цивилизация, патриотизм, чувство равенства и благородной свободы!.. Скажу более, г. судья… Скажу гораздо более… Правою рукой, а не левой, христианин возлагает на себя символическое знамение православного креста…

Потом он вдруг подскочил к Илии, раскрыл ему рубашку на груди; а у Илии росло на груди много волос, он его за эти волосы как схватит, закричал:

— Г. судья! взгляните сюда наконец! Взгляните на этого молодца, на этого мужа, каким должен быть истинный муж.

Потом рукава капитану поднял.

— А эти руки? Это мясо железное? Или жилы, вервию подобные? Взгляните при этой мощи на этот гибкий стан, стану оленя подобный. На этот рост исполинский… На эти очи львиные!.. О, г. судья! Нас, греков, мало. Нас немного в прекрасной отчизне нашей, г. судья. И эта несчастная, прекраснейшая в мipe отчизна окружена со всех сторон свирепыми и мощными врагами. Взглянем ли на восток — мы увидим оттомана, зверя дикого во образе человека; обратим ли мы взоры наши на запад — мы узрим надменную Британию, подавляющую нас своею торговлей и механикой; мы увидим Францию, союзницу иезуитов… На северо–запад — Австрию, родину извергов, подобных три–анафемскому Меттерниху… На северо–восток… Да! на северо–восток — и там даже Полярный Колосс заставит нас задуматься своею двусмысленною политикой… Нам нужны герои, г. судья! Они необходимы нашему народу, эти мужи, которые умеют защищать оскорбленных братьев… И неужели мы пожертвуем даже одним годом свободного существования пали–кара и мужа, подобно этому Илии, который здесь пред вами теперь столь терпеливо и мужественно ожидает вашего справедливого решения?.. Пожертвовать кого же?.. и кому же? Такого героя из–за левой руки ничтожного человека!

Вот как говорил этот отчаянный адвокат. Кир–Ставри продал никак сотни полторы овец и заплатил ему.

Капитана отпустили; присудили его только к денежной пене в пользу раненого, и ее Ставри заплатил.

— И за это заплачу! все заплачу! и будет так, как желает того душа моя! — сказал он и кулаком по столу ударил. И заплатил.

Сейчас отвел Илию из тюрьмы к себе в Патрас на квартиру. Вымылся, выбрился — опять молодец; чистую одежду надел, и уехали они вместе в Завицу в великой радости.