Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным - [214]

1 фут = 12 дюймов = 30,48 см

1 дюйм = 2,54 см

1 галлон = 4 кварты = 8 пинт = 4,546 л

1 кварта = 2 пинты = 1,14 л

1 пинта = 0,57 л

1 фунт = 453,59 г

1 узел = 1 миля в час, или 0,514 м/с

1 английский центнер = 50 кг

Послесловие

Сесил Скотт Форестер — литературный псевдоним. До двадцати одного года будущего писателя звали иначе — Сесил Льюис Траутон Смит. С жизнеописанием этого человека есть одно-единственное затруднение: почти все известное о нем известно из его автобиографических книг и статей, а по многим косвенным свидетельствам с фактами своей жизни Форестер обходился примерно так же, как с историческими фактами в романах: мог слегка изменить, если того требовала литературная достоверность. Собственно, он не особо это скрывал, и автобиографию «Задолго до сорока» закончил такими словами: «Если мне случится добавить к этому „Вскоре после семидесяти“, надеюсь до тех пор сочинить достаточно врак для приятной занимательности». Некоторые уточнения и дополнения вносят биографы: сын Джон в «Рассказчике и романисте» и многочисленных журнальных заметках, а также Сэнфорд Стернлихт, автор самой полной на сегодня книги о жизни и творчестве писателя — «С. С. Форестер и сага о Хорнблауэре», и члены Форестеровского общества в издаваемом им журнале.

Сесил Льюис Траутон Смит родился 27 августа 1899 года в Каире. В то время Египет был под протекторатом Великобритании. Отец Сесила, Джордж Фостер Смит (1863–1947), преподавал в школе, учрежденной британской администрацией для привилегированных египетских мальчиков; как везде в колониях, англичане старались привить местной верхушке свою культуру. Школа, по всей видимости, была хорошая: по крайней мере, один ученик Джорджа Смита стал премьер-министром Египта. Позже Джордж Смит преподавал в каирском педагогическом училище и написал английский букварь для египетских детей. Мать Сесила, Сара Траутон Смит (1867–1949), тоже была учительницей. После пятнадцати лет жизни в Египте она с пятью детьми, из которых младшему, Сесилу, было тогда два с половиной года, вернулась на родину.

Позже Форестер писал, что первое его детское воспоминание связано с этим путешествием: пароход сел в тумане на мель, и стюарды поили перепуганных женщин и детей чаем со сгущенкой.

Переезд обернулся для семьи финансовой катастрофой. Так случилось, что в это же самое время Джорджу Смиту урезали жалованье. Он должен был содержать два дома, в Каире и в Лондоне, и раз в год навещать детей, а денег решительно не хватало. Саре пришлось перебраться в бедный район Кэмберуэлл. Это были уже почти трущобы: многие соседские дети ходили в школу босиком. Для трехлетнего Сесила все тут было непривычно: шерстяная одежда, шарф на горле, февральский холод после каирской жары. Рабочие, делавшие в доме ремонт, почему-то не понимали по-арабски (маленький Сесил прекрасно говорил по-английски, но в его представлении люди этого социального слоя английского знать не могли), а вместо множества слуг за детьми присматривала одна-единственная девушка Мэгги. (Позже Форестер писал: «Помню, я случайно подслушал, как мама жаловалась, что пришлось увеличить ей жалованье с двенадцати до четырнадцати фунтов — с шестидесяти до семидесяти долларов — в год, а ведь она работала только с шести утра до десяти вечера».) Еще хуже, чем детям, приходилось Саре: пятнадцать лет она была женой колониального чиновника, присутствовала на светских раутах, каталась по Нилу на прогулочном корабле — и внезапно оказалась почти что на лондонском дне, одна, без поддержки мужа, которому не хватало денег даже приехать в отпуск. Соседи, считавшие подозрительным, что женщина приехала с пятью детьми без мужа, не здоровались с ней на улице — этого мальчик тогда не замечал, но видел, как она плачет.

К трем годам, когда Сесила отдали в муниципальную подготовительную школу, он уже умел читать и писать, и, разумеется, очень скучал, пока другие мучительно учились писать «палочки и крючочки». «И сразу я испытал чувство, которое потом узнал так хорошо и с каждым годом ненавидел все больше, — ощущение, что я не такой, как все, — написал он в „Задолго до сорока“. — Я был другим — не из-за красоты моего тела или души, а в силу обстоятельств. У меня не было дома отца (или „папаши“, или „старика“). Я родился в Египте, путешествовал на больших пароходах и смотрел в глаза верблюдам не только в зоологическом саду. Я был одет лучше большинства детей. Я был единственным Сесилом среди десятков Томми и Бертов и при всем желании не мог говорить на кокни, как они. Все это выделяло меня в глазах детей, в точности как умение читать и писать — в глазах учителей, хотя не помню, чтобы меня за это обижали». Вдобавок мать категорически запрещала ему дружить с другими учениками. Гулять его тоже не отпускали, чтобы он не завел себе неподобающих товарищей. Один раз Сесил выбрался из дома через окно второго этажа и провел на улице полдня, но дома ему так влетело, что больше он таких попыток не повторял.

Зато из-за того, что у Сары не хватило денег на мебель, у детей был целый свободный этаж для игр. Как-то им подарили картонную модель нельсоновского линейного корабля. Под руководством Джеффри, который был на десять лет старше Сесила, они наделали еще моделей и разыгрывали сражения между линейными кораблями, шлюпами и фрегатами; они вели войны, двигая оловянных солдатиков по карте Европы от Берлина до Москвы, писали приказы нельсоновским языком и армейские реестры.