Капитан флагмана - [71]

«Правильно сделали, что ко мне пришли, – говорил тот, непринужденно улыбаясь. – Зачем шефа беспокоить по пустякам». Он охотно взял на себя миссию разговаривать с родственниками больных. Умел он с ними говорить спокойно, очень серьезно и с той подкупающей доверительностью, которая всегда вызывает чувство уважения к врачу и веру в его знания. И Людмила Владиславовна, когда в отделение попадал какой-нибудь высокопоставленный или нужный пациент, поручала этого больного Вадиму Петровичу. Андрей Григорьевич соглашался, он знал, что если такого пациента будет вести Шарыгин, все будет хорошо. Все будут довольны – и родственники, и сам больной, и те, кто протежировал. Конечно, в отделении знали, что Вадим Петрович берет не столько высокой квалификацией, сколько подчеркнутым вниманием. Больные же и особенно их родственники нередко путают внимание и квалификацию. Что ж, в работе врача многое зависит и от того, что называется импозантностью.

Шарыгин охотно брался и за общественные поручения. И выполнял их тоже аккуратно. Вот почему, когда на отчетно-выборном профсоюзном собрании секретарь партбюро сказал, что есть предложение ввести Вадима Петровича в состав месткома, никто не возразил. При голосовании был только один голос против. И все решили, что это Шарыгин вычеркнул свою фамилию. На следующий день Галина, когда кто-то намекнул на скромность Вадима Петровича, сказала:

– Это я вычеркнула. Так что за себя-то он проголосовал.

– Зачем вы так? – спросил Багрий. – Вадим Петрович порядочный человек.

– Я не верю в его порядочность, – ответила Галина.

– Ну, знаете, – даже растерялся Багрий. – Какие у вас основания?

– Это интуитивное.

– Интуиция – дело ненадежное.

– А я верю в интуицию.

– Председатель месткома из него будет превосходный. И за интересы больницы там, где нужно, он сможет постоять.

– В этом и я не сомневаюсь, – согласилась Галина. – Но для меня этого мало.

Багрий решил, что лучше не продолжать спор. Ему вспомнился случайно подслушанный разговор Шарыгина с Будаловым, когда Илья Артемович лежал в отделении.

– Человек в общем-то сволочь, – говорил Шарыгин. – Дурак или сволочь. Дураков меньше, а вот сволочей – множество. Человек по своей сущности – хищник. Цивилизация испортила ему зубы, но клыки у него остались. И хватка у него, если он настоящий парень, волчья.

– Старо это, Вадим Петрович, – произнес Будалов. – От этой вашей философии веет не цивилизацией, а каменным веком.

– Это истина, – сказал Шарыгин. – А истина, как доброе вино, чем старше, тем крепче, упоительней. Вот вы только что говорили, что люди стали добрее, лучше… А уголовный кодекс почему-то не становится мягче. Что ни год, то приходится все новые статьи придумывать. Знаете, что надо человеку для полного счастья? Шапка-невидимка. А лучше две.

– А вторая зачем?

– Для своего единомышленника или соучастника – не знаю, как их там называют на вашем языке.

– Ладно, получили они эти шапки-невидимки, – с добродушной иронией сказал Будалов, – а дальше что?

– Человеку важно скрыться от постороннего глаза. Будучи по сути своей очень порочным, он больше всего боится, чтобы другие не узнали об этом. Некоторые женщины, например, согласны пойти с вами на что угодно, но при одном условии, что никто об этом не узнает. Их удерживает страх потерять доброе имя. Потому что с добрым именем обычно связано благополучие.

– Вы опасный человек, – сказал Будалов.

– Нет, не опасный, – рассмеялся Шарыгин. – Я тоже одержим страхом. Страхом лишиться всего того, что мне дано: интересной работы, материального благополучия, наконец, женщины.

– Плохо вы думаете о людях, – вздохнул Будалов. – А как же самопожертвование во имя любви, науки или искусства? Если весь мир состоит из дураков и сволочей, куда же вы денете ученых, которые сгорали на кострах инквизиции, чтобы мы с вами сейчас могли пользоваться всеми благами цивилизации?

– Это все неудачники, и чаще всего – в любви. Энергия их переключилась на изнуряющий труд. Фрейдисты это называют сублимацией.

– Но ведь были среди них и такие, которым везло и в науке, и в искусстве, и в любви.

– Нет, среди них не было счастливых. Просто одни не могли скрывать своих душевных терзаний и говорили о них или своим друзьям, или в своих исповедях, а другие были достаточно умны, чтобы понять бесцельность таких исповедей, и достаточно практичны, чтобы скрыть тайны своей биографии от не в меру любопытных потомков.

– Мне кажется, что для счастья человечества, – сказал Будалов, – надо бы не шапку-невидимку, а специальный аппарат, который начинал бы выть сиреной, как только в поле его действия попадет подлец или мерзавец, ловко маскирующийся под личиной интеллектуала.

– Но ведь вы первый восстанете против такого аппарата, – опять рассмеялся Шарыгин. – Обыскивать мысли – насилие над личностью.

– Отнять у человека нож, которым он собирается пырнуть ближнего своего, тоже насилие, – заметил Будалов.

У Багрия долго держался горький осадок от этой беседы.

Когда Галина пришла в больницу на практику, Вадим Петрович сразу стал добиваться ее расположения. Сестры и санитарки уже шушукались о том, какая выйдет из них славная пара. А затем Галина как-то пришла и неожиданно для всех заявила, что выходит замуж за Гармаша. Все были поражены, потому что Вадим Петрович был моложе и значительно привлекательнее молчаливого, на первый взгляд даже несколько угрюмого Гармаша.