Каперский патент - [8]

— Вы очень добры, сэр, что тоже пригласили меня, — извинялся он, — но я стыжусь показаться в таком наряде — ни секунды не нашлось свободной, чтобы переодеться с момента прибытия.

— Вы отлично выглядите доктор, в самом деле, отлично. Там будем только я, моя подопечная Полли, с которой вы знакомы, и адмирал Шэнк, с которым вы знакомы еще лучше. Надеялся еще, что придет адмирал Генри — у него появилось свободное время и он активно занялся медициной, но его уже ждали в другом месте. Тем не менее, он передал свои наилучшие пожелания, и у меня есть для вас его последняя книга, очень милая.

Милая книга называлась «Отчет о способах, которыми адмирал Генри вылечил ревматизм, склонность к подагре, невралгию тройничного нерва, судороги и удалил катаракту». Стивен рассматривал иллюстрации, пока Полли, очаровательная молодая особа, чьи черные волосы и синие глаза еще сильнее вызывали в памяти мысли о Диане, играла вариации на мелодию Перголези[4]. Адмирал Шэнк проснулся:

— Прошу прощения, я, кажется, отключился. О чем мы говорили, доктор?

— Мы обсуждали воздушные шары, сэр, и вы пытались вспомнить детали устройства, которое, по вашим расчетам, должно было избавить от неудобства, смертельно опасного неудобства чрезмерно высокого полета.

— Да, да, сейчас его вам нарисую.

Адмирала на службе называли «Старый Шкив» за его оригинальную койку, которую лежавший в ней человек, даже хилый инвалид, мог наклонять, поднимать, опускать и перемещать с места на место при помощи системы двойных и тройных шкивов. Числился за ним и ряд других изобретений. Он нарисовал воздушный шар с сетью тросов вокруг оболочки и объяснил, что с помощью системы блоков эта конструкция должна уменьшать объем газа и понижать подъемную силу.

— Но, тем не менее, она не сработала, — признался адмирал. — Единственный выход не подняться слишком высоко, как бедный Сенхаус, которого больше никто не видел, или как замерзший насмерть Чарлтон — выпустить часть газа из оболочки. И если при этом похолодает, вы, скорее всего, упадете со страшной силой и разобьетесь вдребезги, как бедный Кроул со своими собакой и кошкой. Вы когда-нибудь были в воздушном шаре. Мэтьюрин?

— В одном я был, в том смысле, что сидел в гондоле. Но воздушный шар оказался строптивым и не собирался взлетать, так что меня вынудили вылезти. Мой напарник унесся один, приземлившись за три поля от меня, прямо в графстве Роскоммон. Но сейчас они снова в такой моде, что я надеюсь на новую попытку — хочу понаблюдать парение стервятников вблизи.

— Ваш воздушный шар был тепловой или газовый?

— Строили его как тепловой, но торф оказался не столь сухим, как надо, и в тот день моросило. Хоть мы и раздували пламя, как Борей, но так и не смогли придать шару достаточную подъемную силу.

— Оно и к лучшему. Если вы взлетаете и оболочку охватывает пламя, как это часто случается, свои последние секунды вы потратите, сожалея о своем безрассудстве. Своенравные, опасные штуки, Мэтьюрин. Я не отрицаю, что хорошо закрепленный воздушный шар, держась на высоте, скажем, три или четыре тысячи футов, станет полезным наблюдательным постом для генерала, но я искренне убежден, что посылать в них нужно лишь приговоренных преступников.

После паузы адмирал Шэнк спросил:

— Что случилось с Обри?

— Адмирал Расселл повел его в библиотеку, показать модель «Сантисима Тринидад».

— Хорошо бы, чтобы он его вернул. Уже несколько минут как время ужина, Эванс дважды заглядывал. Если меня не кормить в привычное время, то ваши стервятники — ничтожества рядом со мной. Я бросаюсь на собеседников и рычу, как львы в Тауэре. Ненавижу непунктуальность, а вы, Мэтьюрин? Полли, дорогая, не думаете ли, что вашему опекуну там плохо стало? Часы уже давно пробили к ужину.

В библиотеке двое рассматривали модель, и адмирал Расселл произнес:

— Все, с кем я разговаривал, согласны, что действия Кабинета против вас, или, точнее, против вашего отца и его единомышленников — самое омерзительное, что случалось на флоте со времен узаконенного убийства бедняги Бинга[5]. Будьте уверены — мои друзья и я сделаем все, чтобы вас восстановили в списке.

Джек кивнул, и несмотря на осведомленность о том, что худшей услуги придумать нельзя — адмирал с друзьями принадлежали к оппозиции — хотел уже выразить должную признательность, но адмирал удержал его:

— Ни слова. Что я на самом деле хотел сказать — не скисайте, не прячьтесь от друзей, Обри. Те, кто не очень хорошо вас знают, сочтут это чувством вины. Да и в любом случае вы так доведете себя до меланхолии и хандры. Не сторонитесь друзей. Я лично знаю тех, кого ранил ваш отказ повидаться, и слышал о многих других.

— Мужественно с их стороны приглашать меня, но мой визит скомпрометировал бы их. А сейчас идет такое соперничество за корабли и повышения, что я не хочу создавать моим друзьям помехи в Адмиралтействе. С вами — совсем другое дело, сэр. Командовать вы не хотите, как адмирал белой эскадры, уже отказавшийся от титула, ничего не боитесь — хоть Адмиралтейства, хоть кого угодно. Но совету вашему последую до тех пор…

— О сэр, — воскликнула Полли из дверного проема — на кухне страшная суматоха. Ужин наполовину накрыли, когда пробили часы, теперь он наполовину остыл, а Эванс и миссис Пейн ругаются в коридоре.