Канун - [10]

У Мигурской пріемнымъ днемъ была пятница. Въ этотъ день вечеромъ каждый имѣлъ право расчитывать бытъ принятымъ и обыкновенно въ ея маленькой квартирѣ набиралось душъ двадцать.

Раньше ходили къ ней каждый вечеръ. Большею частью тѣ, кто расчитывалъ встрѣтить здѣсь Льва Александровича. Но это стало ее утомлять и она назначила пятницу.

Было нѣсколько друзей, которые бывали у нея изъ-за нея, такимъ дозволялось приходить во всѣ дни недѣли. Въ числѣ ихъ были Корещенскій и Зигзаговъ, которые одновременно были друзьями Мигурской и Льва Александровича.

Квартира Натальи Валентиновны состояла всего изъ четырехъ комнатъ. Двѣ изъ нихъ уходили подъ спальни ея и Васи, а остальныя двѣ представляли гостинную и столовую. Тутъ она и принимала друзей.

Корещенскій въ этотъ день обѣдалъ у нея. Онъ не зналъ, что пріѣзжаетъ Зигзаговъ. Только сегодня утромъ онъ вернулся изъ уѣзда, гдѣ у него была статистическая работа.

Онъ руководилъ статистическими работами губернскаго земства и занятій у него всегда было по горло. Семья его, съ которой у него какъ-то мало было общаго, жила въ городѣ, но онъ обыкновенно заѣзжалъ туда на полъ часа заявиться и переодѣться, а затѣмъ старался какъ можно меньше быть дома. Жена его была непріятная женщина, всегда искавшая повода къ ссорѣ и крупному разговору, все въ чемъ то всѣхъ упрекавшая, отъ всѣхъ получавшая воображаемыя обиды и считавшая всѣхъ негодяями. а только себя честной. Она держалась очень крайняго направленія и постоянно упрекала мужа въ разныхъ отступленіяхъ отъ принциповъ и какихъ-то сдѣлкахъ съ совѣстью, въ чемъ на самомъ дѣлѣ трудно его было упрекнуть.

Дѣти — ихъ было у него трое — учились въ надлежащихъ мѣстахъ, и Корещенскій, занимаясь своей статистикой, воспитаніемъ ихъ совсѣмъ не занимался. Ихъ воспитывала его жена въ своемъ духѣ, который всецѣло былъ воспринятъ ими. Поэтому и съ дѣтьми у него были холодныя отношенія.

Узнавъ отъ Натальи Валентиновны, что сегодня пріѣхалъ Зигзаговъ и что онъ будетъ здѣсь, онъ съ удовольствіемъ остался на весь вечеръ.

Алексѣй Алексѣевичъ Корещенскій, несмотря на то, что занималъ очень скромное мѣсто по земству, въ городѣ былъ замѣтной фигурой. Хотя его университетская опала, послѣ того, какъ онъ представилъ диссертацію, которая вызвала скандалъ и изъ-за которой, когда факультетъ по политическимъ причинамъ не допустилъ его къ защитѣ, нѣсколько либеральныхъ профессоровъ подали въ отставку (впрочемъ, ихъ потомъ «уговорили» и они остались), — хотя эта опала случилась уже лѣтъ десять тому назадъ, тѣмъ не менѣе ее помнили и всегда при его имени прибавляли: «онъ опальный. Онъ могъ быть профессоромъ, но не допустили».

Спеціалисты впрочемъ знали, что диссертація его, очень острая по направленію, въ научномъ отношеніи была заурядной и бѣдной работой. Но публикѣ до этого не было дѣла. Корещенскій былъ человѣкъ пострадавшій за свои ученыя убѣжденія. Этого было достаточно, чтобы его выдѣляли.

Это былъ человѣкъ какой-то бѣшенной энергіи. Взявшись за земскую статистику, онъ организовалъ ее заново и, начальствуя цѣлымъ отрядомъ, самъ работалъ за десятерыхъ. Постоянно въ разъѣздахъ, въ самыхъ неблагопріятныхъ условіяхъ, онъ обыкновенно спалъ не больше четырехъ часовъ въ сутки, иногда по два дня питался въ пути однимъ чаемъ, но никогда не жаловался, былъ бодръ и дѣятеленъ. Ему нравилось это.

Левъ Александровичъ и отмѣтилъ его, исключительно благодаря этой нечеловѣческой энергіи. Онъ, конечно, могъ устроить Корещенскаго гораздо лучше. Ему ничего не стоило-бы сдѣлать его членомъ правленія какого-нибудь банка или директоромъ промышленнаго акціонернаго предпріятія. Самъ онъ во всемъ этомъ имѣлъ сильное вліяніе, почти власть.

И онъ предлагалъ Корещенскому, но тотъ отказался. Въ немъ еще горѣлъ огонь общественнаго дѣятеля.

— Погодите, — говорилъ онъ, — вотъ выгоритъ все тамъ, въ душѣ, тогда займу спокойное мѣсто.

Кромѣ того, ему нравилось, что при своемъ занятіи онъ долженъ быть постоянно въ разъѣздахъ и, благодаря этому, имѣлъ право не бывать у себя дома и какъ можно рѣже встрѣчаться съ женой.

По наружности онъ менѣе всего походилъ на человѣка, способнаго къ неусыпной дѣятельности. Громоздкій, плотный, нѣсколько даже наклонный къ ожиренію, съ широкимъ лицомъ, сильно обросшимъ темными волосами, необыкновенно смуглый, похожій на цыгана. На головѣ у него была куча волосъ — непокорныхъ, курчавыхъ, тонкихъ, смолистаго цвѣта.

Но не взирая на такую тяжесть своего тѣла, онъ носился изъ уѣзда въ уѣздъ, какъ птица, и въ управѣ просиживалъ надъ живыми цифрами по пяти часовъ кряду. И за семь лѣтъ земской службы онъ создалъ новое дѣло. Статистика у него была поставлена удивительно, мѣстное земство сдѣлалось извѣстно въ этомъ отношеніи. На него ссылались, какъ на образецъ, и изъ другихъ земствъ пріѣзжали посмотрѣть и поучиться у Алексѣя Алексѣевича Корещенскаго.

Ему было это пріятно. Онъ гордился своимъ созданіемъ и это поощряло его своеобразное тщеславіе.

Но Левъ Александровичъ всегда смотрѣлъ на него, какъ на человѣка, котораго необходимо привлечь къ такому дѣлу, гдѣ потребуются энергія и способности. И онъ всегда держалъ его въ своихъ планахъ на будущее, которыхъ еще никто не зналъ.