Каноническое право: пути служения. Сравнительно-правовые очерки - [64]

– все имущество, принадлежащее монастырю, учитывается в специальной книге, которая хранится в епископском делопроизводстве (это подразумевало и невозможность распоряжения имуществом монастыря без согласия епископа);

– лица, пожертвовавшие имущество на устроение монастыря, не вправе претендовать на игуменство.

Что же касается второго вопроса – статуса монахов, то древнее каноническое право затрагивает два аспекта данного вопроса: собственно статус монаха и правила, относящиеся к принятию монашества. Оба эти аспекта преследовали целью поставить заслон на пути, увы, имевшего иногда место притворного благочестия, псевдомонашества, о котором на том же Константинопольском (Двукратном) Соборе было сказано следующее:

«Некоторые восприемлют на себя токмо образ жития монашеского, не ради того, дабы в чистоте служить Богу, но ради того, дабы чтимого одеяния воспринять славу благочестия и тем обрести беспрепятственное наслаждение своими удовольствиями. Отринув одни свои власы, они остаются в своих домах, не исполняя никакого монашеского последования или устава»[319].

Итак, псевдомонастыри и псевдомонахи – немалая беда и угроза церковному миру – исходила от бесконтрольности как в отношении статуса монастыря, так и в отношении статуса монахов, что и потребовало принятия соответствующих канонических мер.

С целью создать юридический заслон псевдомонашеству Собор постановил, что воспрещается пострижение без пострижения в конкретный монастырь, которое должно было происходить в присутствии игумена, которому постриженный передавался для исполнения дальнейшего послушания в соответствующем монастыре[320]. Наряду с этим соборные правила воспретили самовольный переход монахов в другой монастырь, равно как и любое беспричинное оставление своего монастыря (исключением являлся перевод монаха в другую обитель по решению епископа). Как отказ монаха возвратиться в свой монастырь, так и нерадение настоятеля о возвращении монаха влекло за собой отлучение[321].

Но даже искреннее желание принять монашество не могло быть принято на веру – наряду с верой желающий принять монашество должен был пройти через испытание, по результатам которого можно было судить о его готовности к монашеской жизни: «… отречение от мира без рассуждения и испытания много вредит монашескому благочинию. Ибо некоторые опрометчиво повергают себя в монашеское житие, и пренебрегши строгость и труды подвижничества, снова бедственно обращаются к плотоугодной и сластолюбивой жизни»[322]. По этой причине соборные правила постановили обязательность трехлетнего послушания, по результатам которого можно было судить о готовности человека к монашеской жизни[323]. Авторитетный комментатор восточного канонического права Вальсамон замечает по поводу необходимости трехлетнего послушнического искуса: «… в таком случае и сам он не будет раскаиваться в своей опрометчивости, но примет монашеский образ от всей души; если же не понравится ему быть монахом, то без предосуждения может удалиться из обители и возвратиться в мирскую жизнь. И игумен, подвергнув в указанный срок строгому испытанию его жизнь, изберет одно из двух, то есть или пострижет его, как достойного, или позволит удалиться, как неспособному»[324].

Принятие монашества по итогам испытательного послушания имело своим каноническим результатом «мирскую смерть» монаха, что выражалось в двух аспектах: личном – т.е. в безбрачии, и имущественном – т.е. в воспрещении иметь какую-либо собственность.

Безбрачие монаха предполагалось уже в самом монашеском обете. Василий Великий в связи с этим называет обет монашества единственным мужским обетом, который молчаливо предполагает безбрачие, хотя он же в своем 19-м правиле рекомендует и явно испрашивать у вступающего в монашество обет безбрачия.

Если до вступления в монастырь у монаха была собственность, то он имел право распорядиться принадлежащим ему имуществом любым законным образом, но после принятия монашества все поступающее в его пользу имущество рассматривалось как собственность монастыря. Существовало и правило на частный случай: если монах что-либо зарабатывал и из любостяжания осмеливался не отдать монастырю, то епископу предписывалось раздать эти деньги нищим[325].

Древнее каноническое право также содержало ряд правил, относящихся к посвященной жизни женщин, которая была известна в трех формах: монахини, диакониссы, вдовы.

Соборное право ввело возрастные ограничения в отношении диаконисс и вдов, установив минимальный возрастной ценз для диаконисс 40 лет, для вдов, следуя предписаниям апостола Павла, – 60. Зонара объяснял данную разницу следующим образом: женщина, которая до сорокалетнего возраста соблюла себя в чистоте и пребыла не испытавшею удовольствия от сообщения с мужем и приняла служение диакониссы, по всей вероятности, нелегко может склониться к браку и прийти к пожеланию смешения, которое еще не испытала. А вдова, наслаждавшаяся ложем мужа и вкусившая удовольствие от смешения с мужем, может быть более склонна к этой страсти[326].

Естественно, что посвященная жизнь женщин предполагала безбрачие, нарушение данного правила влекло за собой лишение церковного общения. В то же время соборное право допустило широкую свободу усмотрения местного епископа в данных вопросах, который имел «полную власть в оказании таковым человеколюбия»