Канонерка 658. Боевые операции малых кораблей Британии на Средиземноморье и Адриатике - [20]
По поводу моего дня рождения и повышения планировалась небольшая вечеринка в кают-компании, но ее пришлось отменить, поскольку сразу же после возвращения из «зиц-патруля» нам было объявлено, что предстоит еще один патруль у побережья Сицилии совместно с 663-й (как обычно), 640-й и 634-й.
Этот патруль оказался несколько более волнующим, чем первый, поэтому свой двадцатый день рождения я запомнил особенно отчетливо. 634-я и 663-я были вынуждены в самом начале вернуться в гавань из-за неполадок с двигателями. Я подумал, что надо не забыть подразнить Деррика плохим техническим обслуживанием корабля, и принял вахту, которую должен был нести на переходе к району патрулирования, чтобы позволить Корни и Пику немного поспать.
Мы прилежно бороздили воды вдоль побережья Сицилии, и, если не считать лучей прожекторов, замеченных нами в районе Сиракуз, ничто не вызывало абсолютно никаких эмоций – ни надежд, ни страха. Дважды на радаре были замечены потенциальные цели, но оба раза Ганнинг заверял, что оснований для беспокойства нет, на экране всего лишь «привидения». Он обладал настолько острым зрением и чувствительными пальцами, что замечал даже малейшую реакцию своей аппаратуры. А иногда у него на экране появлялись отчетливые следы, которые никак нельзя было объяснить, не беря в расчет сверхъестественные силы.
В 3.00 командир решил, что, поскольку нам, похоже, так и не удастся в этом патруле встретить ни одного вражеского корабля, есть смысл немного пощекотать нервы противнику и обстрелять с моря гавань Авола-Марина в 20 милях к югу от Сиракуз. Это мероприятие было оправдано сразу с трех точек зрения: во-первых, оно должно было сказаться на моральном духе противника, во-вторых, могло причинить некоторый ущерб, а в-третьих, наши артиллеристы таким образом получали возможность попрактиковаться в ведении огня в ночное время.
Мы замедлили ход в миле от Аволы, и командир флотилии прокричал с борта 640-й:
– Корни, нас осталось только двое! Подойдем чуть ближе, чем мы решили, и сделаем два захода. Держись поближе ко мне. И помни, что мы ни в коем случае не можем допустить повреждения лодок. Если будет горячо, придется выложиться по полной.
Корни махнул рукой в ответ и повернулся к Пику.
– Приготовились, – сказал он. – И напомни артиллеристам, что у них есть шанс показать, на что они способны. Я хочу, чтобы они постоянно вели огонь все время, пока мы будем перед целью.
Мы заняли свое место в кильватере 640-й. Я машинально отметил, что затемнение по-сицилийски было не слишком качественным. Призванные следить за этим государственные чиновники и полицейские Авола-Марина явно с прохладцей относились к своим обязанностям. То здесь, то там проглядывали огни, и вскоре я, присмотревшись, разглядел очертания гавани.
– Подготовительный флаг пять, – донесся искаженный некачественной связью голос.
Пик тут же передал предупреждение артиллеристам:
– Будьте готовы открыть огонь на красный-3–0! Будем поворачивать направо.
На расстоянии 200 ярдов 640-я выполнила поворот вправо и увеличила скорость.
– Флаг пять! – раздался крик.
Пик вдавил кнопки зуммеров артиллеристов, и обе лодки открыли огонь.
А как мгновенно изменился характер 658-й! Из спокойной, слегка меланхоличной домашней кошечки она превратилась в дикую, разъяренную тигрицу, атакующую невидимого врага!
Начавшийся шум меня ошеломил и оглушил. Грохот наших орудий долетал до древних стен Аволы и, отразившись, возвращался обратно, подавляя все мысли и чувства своей интенсивностью. На таком расстоянии, имея перед глазами большую и совершенно неподвижную цель, промахнуться было невозможно.
Мы видели, как 6-фунтовые заряды ударяли в стены, каждый поднимал облако дыма и пыли, так же как и длинный язык оранжевого пламени. Пом-пом и эрликоны тарахтели беспрерывно, трассирующие снаряды образовывали в темноте светящуюся дорожку, ведущую к цели.
Первый заход длился около двух минут, затем мы резко повернули направо, чтобы лечь на обратный курс. К этому времени береговой гарнизон уже проснулся – на берегу неуверенно заговорили пулеметы. Командир соединения, памятуя о необходимости избежать повреждения лодок, приказал немного увеличить расстояние и снова открыть огонь. Теперь у эрликонов появилась конкретная цель – источники пулеметного огня на берегу, и очень скоро все, кроме одного, замолчали. Заход был почти завершен, когда со стороны берега над нашими головами пролетел первый тяжелый снаряд и шлепнулся в воду с перелетом ярдов в двести, подняв внушительный фонтан воды.
На корме 640-й сразу же замигала сигнальная лампа – нам передавали «I». Сопровождаемая ревом двигателей, 658-я понеслась за 640-й на скорости 24 узла, периодически виляя то влево, то вправо, чтобы не дать противнику прицелиться.
Через три минуты мы остановились и принялись обозревать в бинокли Аволу. Видимым результатом нашего обстрела стали пожары, видневшиеся в нескольких местах на берегу. Но наши орудия и артиллеристы получили боевое крещение, и это было значительно важнее, чем сомнительный ущерб, нанесенный островному морскому курорту.
Через несколько дней около 12.30 я увидел Пика, возвращавшегося с базы на дгазе Джо. Я подошел к трапу и поприветствовал командира.
Мария Михайловна Левис (1890–1991), родившаяся в интеллигентной еврейской семье в Петербурге, получившая историческое образование на Бестужевских курсах, — свидетельница и участница многих потрясений и событий XX века: от Первой русской революции 1905 года до репрессий 1930-х годов и блокады Ленинграда. Однако «необычайная эпоха», как назвала ее сама Мария Михайловна, — не только войны и, пожалуй, не столько они, сколько мир, а с ним путешествия, дружбы, встречи с теми, чьи имена сегодня хорошо известны (Г.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.