Каньон Дьявола - [3]

— Никогда ранее, сеньор, не доводилось мне встречать таких симптомов, — отвечал с чисто испанской учтивостью доктор на вопрос Хэтфилда. Яд? Может быть, но если так, то состав его мне незнаком. Какое-то вещество раздражающего действия чудовищной силы. Как применялось — не могу сказать. Если это болезнь, то в наших местах она встречается впервые…

В те времена, когда был еще жив отец, когда их ранчо еще не пошло с молотка, Джим Хэтфилд провел пару лет в колледже, много путешествовал и даже однажды летом, во время каникул, побывал на Востоке. Там, в этом краю чудес и тайн, он повидал кое-что такое, что до сих пор тревожило его память…

— А, может быть, это что-нибудь вроде проказы или бубонной чумы? — спросил Хэтфилд.

Пожилой врач пожал плечами.

— Возможно, — согласился он. — В странах Востока встречаются заболевания, о которых наш западный мир знает очень мало. Это, конечно, не проказа, но вполне может оказаться, что это какое-нибудь родственное ей заболевание. Я думал об этом, рылся в справочниках, опрашивал местных стариков, но подтверждения не получил, хотя в принципе и допускаю такую возможность… Но не исключено, что это какой-то сильнодействующий яд… Этот человек? Он не проживет и двух дней…

Хэтфилд кивнул. В голове его зрел план, о котором он не сказал доктору. Собственно говоря, он давно решил, если представится возможность, отправить тело в медицинский колледж для вскрытия и исследования. Но это потом, ведь бедняга еще не покончил свои счеты с жизнью.

Стояла ясная ночь, белое сияние луны затмевало звезды, превращая их в россыпь серебряной пыли на иссиня-черном бархате неба. Воздух был неподвижен, но еле уловимый шепот трав выдавал волшебное прикосновение невидимых губ — свежесть росы, прохладу легкого ветерка…

В такую ночь слышен каждый звук, и Хэтфилд уловил частый топот множества копыт вдалеке.

Другие тоже услышали топот. Когда Одинокий Волк шагнул за дверь хижины и пошел в сторону маленькой площади — плази, вокруг которой раскинулся городок, он увидел как съеженные, крадущиеся фигуры выползают из дверей своих убогих бревенчатых или глинобитных хижин и со страхом всматриваются в таинственную тьму, там, на севере, где зловещие черные горы клыками вгрызались в небо, залитое лунным серебром.

Тут и там стояли группы встревоженных людей. Отовсюду доносилось бормотание. Вновь и вновь звучала одна и та же фраза: «Лос кабальерос де ла ноче! Лос кабальерос!»

— Всадники! Ночные всадники! — повторил Хэтфилд по-английски, — да, точно, это они. Ну, похоже, представление начинается!

Отстегнув ремешки на кобурах своих «Кольтов», он замер, и высокая его фигура казалась во тьме гранитным монументом. Из-под широкополой шляпы мерцали серые глаза.

Стук множества копыт становился все громче и громче. Их дробь все нарастала в напряженной тишине, покуда раскаты этих бешеных кастаньет не заполнили все вокруг. Отдельные удары слились в ровный гул, который вдруг резко оборвался оглушительной тишиной, когда конная группа, ворвавшаяся на площадь, остановилась как вкопанная, раздирая губы взмыленных лошадей жестокими мексиканскими удилами.

Нескончаемую минуту длилась тишина, не нарушаемая ничем кроме тихого позвякивания сбруи да хрипения загнанных лошадей. Зловещие фигуры всадников были неподвижны, их сомбреро надвинуты низко на глаза, а подбородки прикрыты полами черных плащей.

Над толпой трепещущих пеонов вознесся вздох, как будто все они выдохнули по сигналу, а затем можно было слышать только нервное шарканье множества ног.

А всадники все молчали, как каменные. Хэтфилду их замысел был предельно ясен: жуткий свет луны внушающий суеверный страх, дрожащие тени испуганных людей, группа всадников — зловещая, неподвижная — все это должно было вселять ужас в души пеонов и парализовать их рассудок, ибо несмотря на примесь испанской крови, они, по сути, оставались индейцами, со всеми присущими индейцам суевериями и безотчетным страхом перед неведомым. Смуглолицые жители прибрежных поселков не страдали недостатком физического мужества, они умели со стоическим безразличием смотреть в глаза смерти, без слова жалобы переносить ужасную боль. Но сейчас они столкнулись с чем-то таким, чего не могли понять, а потому — боялись. Сила их духа была подорвана, как и способность сопротивляться…

Раздался голос, резкий, властный, говоривший по-испански.

— Алькальд! Пусть выйдет алькальд!

Дрожащий мэр вышел вперед, шаркая ногами и с опаской поглядывал в сторону говорящего. Взгляд Хэтфилда тоже был обращен на всадника, который восседал на своем коне впереди остальных. Одинокий Волк всмотрелся — и глаза его расширились, челюсти сжались. а на скулах заиграли желваки. Он не мог поверить своим глазам: казалось, у этого человека нет лица! Нет лица в истинном значении этого слова. То, что можно было разглядеть между полями низко надвинутой шляпы и пышным платком на шее, не имело черт, это пространство было как-то стерто и размазано. На нем только пылали глубоко посаженные глаза. В этот момент много бы дал Хэтфилд за один луч солнечного света!

Человек без лица заговорил вновь громким звенящим голосом.