Каньон-а-Шарон - [3]

— Гера, ты Гера?

— Да, я Гера.

Когда Дашка решила рожать, ей сказали, что, если она будет думать о плохом, ребенок родится плаксивым и агрессивным, и она старалась обо всех и обо всем думать хорошо. Тогда это было трудно: она разошлась с отцом Гая, из Москвы вернулась к нам в Минск и вышла замуж за программиста Колю Холондырева. Друзья, не подозревая о беременности, поражались, как вдруг изменился ее характер. Именно — вдруг. Дашка стала ласковой и терпимой, как человек, увидевший свет. Откуда свет? Оттого, что в Израиль решила ехать? То есть свет — оттуда? Друзья были интеллектуалами, спорили о Западе, Востоке и особом пути России. Безмятежная улыбка Дашки немного действовала им на нервы, будто Дашка что-то знала, но не хотела говорить.

Появление Коли, молчуна с крестьянской хитрецой — мы, мол, люди простые, нам ваши умные слова не понять, — тоже вносило некоторую путаницу. Этому-то что светит? И хоть привыкли, что от Дашки можно ждать чего угодно, как-то все было… ну, не то чтобы странно или непоследовательно — этим сегодня никого не удивишь, — как-то все было призрачно: развелась с красавцем и умницей, сыном Григория Соломоновича Векслера, того самого, «вектор Векслера», ну да, и едет в Израиль с каким-то Холондыревым, который, кажется, и по-русски-то не очень умеет говорить.

Ира исподволь прощупывала Колю разными вопросами. Коля не отрицал, что предпочел бы Штаты или Канаду. Почему? Ну… потому что в Израиле никогда не будет мира. Ира сказала: зачем же ехать с такими мыслями?

— Живут же там люди, — уклонился от ответа Коля.

— Но почему не поехать в Штаты? У вас обоих английский, друзья в Штатах, вы что, умнее их?

Коля посмотрел на Дашку. Она сказала:

— Поздно теперь рассуждать. Надо было раньше думать, когда меня воспитывали.

Да как уж мы воспитывали? Я писал под псевдонимом Волков, ее записали как Дашкевич — на фамилию Иры, вот она и стала Дашка, Анна Германовна Дашкевич по паспорту. Бабушка любой разговор о национальности считала неприличным. Как же мы воспитывали?

Ира спросила Дашку:

— Ты уверена, что он женится на тебе не для того, чтобы свалить за границу?

Дашка улыбнулась нежно и ласково:

— Не знаю, мама. Думаю, что нет.

Мы с Ирой ехать не собирались, а тут и она решила: едем.

— Что мы там с тобой будем делать? — спросил я.

Она ответила так же, как Дашка:

— Поздно теперь рассуждать. Раньше надо было думать, детей рожать. Что ж теперь сделаешь, если у нас одна дочь. Еще выкинет в дороге.

Из-за длинных очередей в ОВИРе Гай чуть не родился в России. Он почти сделал это в Варшаве, где у нас была пересадка с поезда на самолет. Нас привезли в какую-то гостиницу, переделанную, кажется, из бывшей школы. Все чемоданы составили рядами в огромном зале внизу. Накормили в столовой, дали немного отдохнуть и собрали около чемоданов. Элегантная полячка тихим голосом — все, обступив ее кругом, вытягивали шеи и переспрашивали — объяснила, что дальше мы полетим не тем самолетом, которым должны были, а другим. В нем маленький багажный отсек. Поэтому мы не можем взять все наши чемоданы, а только по одному на семью. Остальные нужно оставить в этом зале, и они прилетят другим самолетом, грузовым. Уже слегка уставшая от евреев, но явно доброжелательная полячка посоветовала: самое необходимое лучше бы переложить в тот чемодан, который летит с вами.

Мы стали перекладывать вещи. Дашка хотела взять Колины книги по программированию, я — афиши спектаклей с Дашкой в испанском костюме и с кастаньетами, а Ира — пухлую рукопись моего романа. Двери зала, в котором все копошились около чемоданов, открылись. К ним подъехал задом грузовик с брезентовым тентом. Все торопливо потащили чемоданы. Какие-то курчавые брюнеты в черных кожаных куртках опередили всех и кидали свои чемоданы десятками, передавая друг другу над головами толпы. Оттесненные ими тетки орали, пихались, пробивались вперед, и элегантная полячка с тихим голосом, из-за которой и началось все это сражение, прижалась спиной к стене и горестно качала головой.

Нас отбросили в сторону. Не успели мы с Ирой опомниться, как Дашка ринулась вперед, в самую свалку.

— Коля, не пускай ее! — с опозданием крикнула Ира.

Кто-то, работая локтями, толкнул Дашку в живот и чуть было не помог Гаю увидеть Варшаву. Коля обезумел и стал расчищать жене дорогу, как таран. Кожаные куртки, за которые он хватался, трещали по швам. Последнюю он выкинул из кузова грузовика, когда та, склонившись через борт, принимала чемодан, поданный снизу.

— Откуда тут этот хулиган?! — кричала одна бабка. — И здесь от них житья нет!

В кузов взобралась Дашка. Возвышаясь над всеми, как Ленин на броневике, она, доброжелательная и оптимистичная, с ласковой улыбкой, кричала:

— Господа, давайте успокоимся! Господа, тихо, все немедленно успокоились! Как вам не стыдно! Мы же культурные люди! Молодой человек, помогите же бабушке, она свой чемодан поднять не может! Бабушка, дайте чемодан молодому человеку!

Там, где стояли мы — мама, тетя, Ирины мама и тетя, ну и мы с Ирой — и где толпились другие слабосильные, не все было слышно. Дашкин голос пропадал среди общего рева, и женщины думали, что Дашка с Колей стараются из-за собственных чемоданов, тем более что какая-то усатая тетка истошно вопила: