– Привет! – сказала она. – Вы, наверное, думаете, что я явилась к обеду?
– Конечно, – сказал я.
– Если там отбивные или что-нибудь подобное и на всех их не хватит, вы мне скажите сразу, – предупредила Меган, пока я огибал дом, чтобы известить Патридж, что за столом нас будет трое.
Мне показалось, что Патридж фыркнула. Она, по обыкновению, без слов умудрилась выразить, что не слишком-то высокого мнения об этой мисс Меган.
Я вернулся на веранду.
– Все в порядке? – озабоченно спросила Меган.
– Вполне в порядке, – ответил я. – Ирландское рагу.
– О, это вроде кормежки для собак, да? Я хочу сказать, что это в основном картошка и приятный запах.
– В этом роде, – согласился я.
Мы молчали, пока я курил свою трубку. Это была в высшей степени приятельская тишина.
Меган разрушила ее внезапно и эгоистично:
– Я полагаю, вы думаете, я такая же ужасная, как все.
Я был настолько поражен, что у меня трубка вывалилась изо рта. Это была пенковая трубка, весьма приятного цвета, – и она разбилась.
Я сердито сказал Меган:
– Смотрите, что вы натворили!
Это странное дитя, вместо того чтобы расстроиться, откровенно усмехнулось:
– Я поступаю, как вы.
Ответ ее прозвучал яростно. Можно вообразить, что так ответила бы собака, умеющая говорить, – хотя это может оказаться заблуждением относительно собак. Мне пришло в голову, что Меган, несмотря на свое сходство с лошадью, имеет собачий характер. И уж конечно, она была не вполне человеком.
– Что вы сказали перед тем, как она разбилась? – спросил я, тщательно собирая осколки заветной трубки.
– Я сказала, что полагаю – вы считаете меня ужасной, – повторила Меган, но уже совсем другим тоном.
– Почему бы я должен так считать?
Меган серьезно объяснила:
– Потому что я ужасная.
Я резко сказал:
– Не будьте дурочкой.
Меган тряхнула головой:
– Все точно. Я не дурочка. Хотя многие так обо мне думают. Они не знают, что я прекрасно понимаю, чего они хотят, и что я постоянно ненавижу их.
– Ненавидите их?
– Да, – отрезала Меган.
Ее глаза – недетские грустные глаза – смотрели на меня пристально, не мигая. Это был долгий, внимательный взгляд.
– Вы бы тоже ненавидели людей, если бы были похожи на меня, – сказала она. – Если бы вы были нежеланны.
– Вам не кажется, что вы слегка нездоровы? – спросил я.
– Да, – сказала Меган. – Это самое говорят все, когда слышат правду. А это правда. Меня не хотят видеть в доме, и я понимаю почему. Мамуля ничуть не любит меня. Я думаю, я напоминаю ей отца, а он был жесток с ней, ужасно жесток, судя по тому, что я слышала. Только матери не могут сказать, что им не нужны их дети, и сбежать от них. Или съесть их. Кошки ведь съедают тех котят, которых не любят. Мне кажется, это благоразумно. Ни пустой траты времени, ни неприятностей. А вот человеческие матери не оставляют своих детей, даже присматривают за ними. Пока я жила в школе, все было не так уж плохо, но вы же видите, что мамуле хотелось бы остаться с моим приемным отцом и мальчиками.
Я медленно произнес:
– Мне все же кажется, что вы нездоровы, Меган, но если допустить, что кое-что из того, что вы говорите, – правда, то почему вы не уедете и не начнете жить самостоятельно?
Она улыбнулась мне странно, не по-детски.
– Вы хотите сказать, заняться делом? Зарабатывать на жизнь?
– Да.
– Чем?
– Я полагаю, вы могли бы чему-нибудь научиться. Стенографии, машинописи, книжной торговле…
– Не уверена, что могу. Я мало понимаю в делах. Зато…
– Ну?
Она перед этим отвернулась от меня, а сейчас медленно повернула голову. Ее лицо покраснело, на глазах были слезы. И когда она заговорила, детство вновь звучало в ее голосе:
– Почему я не уезжаю? Или хотя бы не попытаюсь это сделать? Они меня не хотят, но я останусь. Я останусь, и пусть они об этом пожалеют. Пусть они все об этом пожалеют! Ненавистные свиньи! Я ненавижу всех в Лимстоке! Они все думают, что я глупая и безобразная. Я им покажу! Я им покажу! Я…
Это был детский, необычайно трогательный гнев.
Я услышал шаги по гравию за углом дома.
– Быстро! – свирепо рявкнул я. – Бегите в дом через гостиную! Пойдите в ванную. Умойтесь. Быстро!
Она неловко вскочила на ноги и мгновенно забралась в дом через окно, пока Джоанна огибала угол.
Я сказал ей, что к обеду пришла Меган.
– Хорошо, – кивнула Джоанна. – Мне нравится Меган, хотя я все-таки думаю, что она немножко слабоумная. Ребенок, подброшенный на порог феями. Но она интересная.
Похоже, я до сих пор не уделил внимания преподобному Дан-Кэлтропу и миссис Дан-Кэлтроп.
А ведь оба они, викарий и его жена, были оригинальными персонами. Дан-Кэлтроп, наверное, был самым далеким от жизни человеком, какого я когда-либо знал. Его существование заключалось в его книгах и ученых штудиях. Его жена, напротив, отличалась тем, что всегда все знала. Хотя она редко давала советы и никогда ни во что не вмешивалась, она все же взывала к совести жителей деревни, словно олицетворяя самого Господа.
Миссис Дан-Кэлтроп остановила меня на Верхней улице на другой день после того, как Меган приходила к обеду. Я, как обычно, изумился – потому что миссис Дан-Кэлтроп двигалась так, словно она не гуляла, а гналась за кем-то, и оттого приобретала потрясающее сходство с борзой; а поскольку ее взгляд был постоянно сосредоточен на горизонте, вы были уверены, что ее цель находится в полутора милях отсюда.
