Каникулы в хлеву - [10]

Мадс молча кивнул ей; ему тоже не терпелось узнать, что значит спать в стойле.

— А ты приготовил керосиновую лампу? — забеспокоилась мама.

— Всё в порядке, — успокоил её папа. — Я войду первый и зажгу свет, а когда крикну — впустишь ко мне всё стадо.

Он скрылся в хлеву и через несколько минут громко позвал:

— Идите ко мне, бурёнушки, я вам дам соло-мушки!

Дети осторожно, один за другим, вошли в хлев. Внутри было светло, тепло и чисто. По проходу была положена домотканая дорожка. По обе стороны от прохода были стойла. Они были устланы досками, на которых лежало много-много соломы.

— Вот здесь мы и будем спать, — сказала Мона.

А когда дети присмотрелись получше, то увидели, что над каждым стойлом прибиты дощечки с именами. «Марта и Марен» — было написано на одной дощечке. «Мартин и Мадс» — на другой, «Мона и Мортен» — на третьей, «Милли и Мина» — на четвёртой, «Бабушка и Самоварная Труба» — на пятой.

— Дети будут спать по двое в каждом стойле. Мама займёт одна целое стойло у печки и будет нашим главным истопником. А я лягу в стойле возле окна, — распорядился папа.

— Как раз это стойло занимал наш бык, — сказала бабушка.

Когда все улеглись, бабушка обошла детей и дала каждому по яблоку, которые она припрятала у себя в рюкзаке.

— Это бабушка играет, как будто мы коровы, — шепнула Мона Мортену, и Мортен громко замычал. Вдруг страшное и грозное мычанье раздалось в том стойле, где стоял бык.

— Тру-у-у-убка! Я забыл дома свою трубку!

— Не волнуйся, она у меня в мешке, — сказала бабушка и дала папе его трубку. В стойле стало тихо. — Как хорошо здесь пахнет хлевом! — вздохнула счастливая бабушка.

Потрескивая, горели дрова в маленькой печке. Все окна были закрыты.

— Ну, а теперь — спать! — сказал папа, и в хлеву воцарилась полная тишина.

Все устали после долгого путешествия и быстро уснули.

БАБУШКИНЫ ГОРЫ

Дольше всех не спала печка. Она весело потрескивала, пожирая сухие еловые поленья, которыми её, не скупясь, наполнила мама. Но поленья превращались в угли, а угли — в золу, и постепенно печь стала засыпать. Как только погасли последние угольки, тепло мгновенно улетучилось из старого хлева.

В середине ночи папа проснулся, дрожа от холода. Он порылся в мешке и достал свитер. В свитере он быстро согрелся. Папа посмотрел на детей. Они съёжились во сне, и было видно, что им тоже холодно. Как бы они не простудились! Надо и на них надеть тёплые вещи. Папа отыскал в рюкзаках свитера, фуфайки и шапки. Никто из детей даже не проснулся, пока папа натягивал на них тёплую одежду. У бабушки в рюкзаке папа обнаружил две тёплые шали. Видно, бабушка захватила их с собой, чтобы нарядиться, когда пойдёт в гости к своим бывшим хозяевам.

Папа укрыл одной шалью бабушку, а другой — маму. Теперь он мог снова спокойно залезть в свой спальный мешок и заснуть.

Утром дети с удивлением рассматривали друг друга. На всех были надеты кофты, свитера, шапки. На Мортене был новый великолепный свитер Марен, связанный специально для лыж. Свитер был такой большой, а Мортен — такой маленький, что казалось, будто на него надели платье. На Мартина был натянут свитер Милли, который был ему так узок, что бедный Мартин не мог даже рукой пошевелить.

Бабушка ещё не проснулась, но, когда все посмотрели на неё, никто не мог удержаться от смеха: на бабушке была красная шапочка Мортена и кисточка свешивалась бабушке прямо на нос. Бабушка походила на старого спящего гнома.

От громкого смеха проснулась мама и села у себя в стойле. Папа тоже сел и замахал на детей руками, чтобы они не шумели. Вдруг бабушка забормотала во сне:

— Успокоишься ты наконец, проклятый бык?

Ей приснилось, что она снова стала коровницей и успокаивает разбушевавшегося быка.

Тут все захохотали ещё громче. Бабушка проснулась и с удивлением оглянулась вокруг. Спальный мешок Самоварной Трубы, сшитый из лоскутков, тоже тихонько зашевелился; сначала из него высунулась голова, а потом и вся Самоварная Труба выскочила на пол.

— Лежите смирно в своих стойлах, пока я не разведу огонь! — распорядился папа.

Мама, бабушка и дети лежали и смотрели на папу. Работать он умел — в этом никто не сомневался. Сначала он занялся печкой: наложил в неё дров, немного поговорил с ней, и дрова разгорелись. Они трещали в печке дружно и весело. Потом папа взял ведро и пошёл за водой. Вернувшись, он снял с плиты конфорку и поставил на огонь чайник и кастрюльку. Папа сварил на завтрак какао и одиннадцать яиц.

Пока папа готовил завтрак, дети затеяли возню в своих стойлах. Им надоело лежать.

— Папа, можно мы встанем? — не выдержала наконец Мона.

— Ещё нельзя! — строго ответил папа.

— А если нам очень нужно? — спросила Милли.

— Папа, ведь нам не надо даже одеваться, надо только вылезти из спальных мешков, и всё, — сказала Мона.

Ей очень нравилось жить в хлеву, потому что вечером не нужно было раздеваться, а утром — одеваться.

— А ноги обуть! — забеспокоилась мама. — Надевайте сразу лыжные ботинки!

— Не волнуйся! — успокоил её папа. — Я захватил свои старые сапоги. Они могут надевать их по очереди.

— Чур, первая! — крикнула Мина.

Она спрыгнула на пол и влезла в папины сапоги. Они были такие большие, что она просто утонула в них и с трудом перешагнула через порог. Когда она вернулась, пошла Милли, а потом по порядку все остальные.