Кандзявые эссе - [16]

Шрифт
Интервал

«альпиниста»[65], сейчас же можно познакомиться с синонимом этого слова, который происходит от хорошо знакомого всем нам alpinist'а: アルピニスト (арупинисуто) - это характерный пример того, сколь велика у японцев страсть к заимствованию. Раньше в основном «брали» у китайцев, сегодня же очень многое заимствуют у Запада.

Следует отметить, что «восхождение на гору» можно сказать и по-другому: 山登り (яманобори). Видно, что иероглифическая запись практически не отличается как по написанию, так и по смыслу, а вот озвучивание уже совсем другое. Различие принципиальное: в слове 登 山(тодзан) используются оны обоих кандзи, а в 山登り(яманобори) уже работают их куны. «Яманобори» - это характерная демонстрация того, как исконно японский язык, в тело которого глубоко пустили корни многочисленные заимствования, не сдает своих позиций, хотя и шаг за шагом отступает под натиском китайско-английского «засилья». Как ни странно, но японцам в этом видится какая-то непостижимая для среднего европейского ума «крутизна».

登山 и 山登り - это лишь один из множества примеров «единства и борьбы противоположностей». Вот, казалось бы, горная дорога: берёшь «гору» и «дорогу» и соединяешь их вместе в одном слове: 山 + 道 → 山道. Но как теперь прочитать это вновь созданное лингвистическое образование? «Ямамити» (кун + кун)? «Сандо:» (он + он)? Перед нами тот случай, когда в японском языке мирно уживаются оба эти слова, обладающие одинаковой записью, практически одинаковым смыслом, но при этом с фонетической точки зрения не имеющие ничего общего.

Для многих изучающих японский язык, основная проблема заключается даже не в том, чтобы запомнить значения и многочисленные чтения отдельных кандзи, а в том, чтобы решить, каким же образом следует в том или ином контексте, слове или случае прочитать тот или иной кандзи - по кунам или по онам.

От современной японской лексики, ставшей ареной борьбы и сотрудничества многих языков, культур и религий, испытавшей на себе влияние многочисленных этнических, этических и исторических обстоятельств, было бы наивно ожидать наличия логически обоснованных правил и надёжных рецептов на все случаи жизни, и если сегодня в Японии певца называют словом «касю» (歌手), а не «утаитэ» (歌い手), то на это, по всей видимости, было предостаточно причин.

Мало того, что слова 歌手 (касю) и 歌い手 (утаитэ) обозначают одно и то же и имеют практически один и тот же смысл, так ещё на слово «певец» в словарях приводятся оба примера. Однако «утаитэ», явно имевшее по сравнению с про-китайским «касю» более древнее и родное для японцев происхождение, сегодня практически не употребляется, чего нельзя сказать, знакомясь с разного рода старинными литературными и песенными произведениями.

Японский язык крайне динамично изменяется, не уступая по скорости развития тем окружающим условиям, в которых он, собственно говоря, и развивается. За последнюю пару веков Японии было чем поразить мировое сообщество. Остаётся лишь посочувствовать тем, кто ещё не испытал прилива удовольствия от прикосновения к магии японской души через постижение японского языка и письменности. С другой стороны, у этих людей все ещё впереди. Да и надо ли в поисках прекрасного и удивительного ходить так далеко, когда каждый из нас без приложения каких-либо значительных усилий чуть ли не в совершенстве владеет таким замечательным языком как русский, не уступающим ни по красоте, ни по выразительности, ни по своей динамичности никакому другому языку.

4.4. ФУДЗИ, ФУДЗИ, ФУДЗИ...

Ну вот, кажется, и настала пора познакомиться со знаменитой Фудзиямой[66]. Только для японцев она не Фудзияма вовсе, а Фудзисан. Почему «сан»? Нет, это не уважительный суффикс, типа 田中さん (танака сан) - господин Танака. Просто последний из трёх иероглифов, образующих название данной горы, и есть «гора» (富士山). На наш взгляд, если последний из иероглифов - «гора», то, в общем-то, что «яма» (гора), что «САН» (гора) - разницы никакой. Для нас - да, для японцев - нет.

И не дай бог при японце обозвать их любимую гору Фудзиямой… Международного конфликта от этого, конечно, не будет, но... но однажды в присутствии коренного жителя Самары автор данного эссе имел неосторожность Волгу назвать речкой... Вроде бы мелочь, но волжский «абориген» взволновался так, что после того случая надолго затаил в своей душе обиду. Так это был наш, русский, а что говорить о японцах! Гора-то святая - у неё даже свой 神 («ками» - дух святой) имеется.

Значит, Фудзияма - это вовсе не Фудзияма, а Фудзисан (Фудзи-гора) или, другими словами, гора Фудзи. Все ли горы в Японии заканчиваются на «-сан»? Далеко не все, о чём прекрасно осведомлены россияне: многим, наверное, в своё время довелось посмотреть знаменитую драму японского режиссёра Сёхэй Имамура (Shohei Imamura) «Легенда о Нараяме»[67]. Так вот, Нараяма - название горы, расположенной неподалёку от одной деревушки, в которой и происходят события данного фильма. Есть и другие горы-ямы, менее известные за пределами Японии, к числу которых можно отнести Асакаяму - небольшую гору в провинции Ивасиро, в старинных японских песнях упоминаемую частенько как символ неверной любви и прочих мелких чувств


Рекомендуем почитать
Единый государственный экзамен. Сочинение-рецензия

В сборнике представлены теоретические сведения о семантической структуре слова, о структуре текста, о типах речи, подобраны упражнения для анализа текста, также образцы рецензий на фрагменты рассказов из КИМов ЕГЭ.


Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры

В монографии, приуроченной к 200-летию со дня рождения Ф.М. Достоевского, обсуждается важнейшая эстетическая и художественная проблема адекватного воплощения биографий великих писателей на киноэкране, раскрываются художественные смыслы и творческие стратегии, правда и вымысел экранных образов. Доказывается разница в подходах к экранизациям литературных произведений и к биографическому кинематографу, в основе которого – жизнеописания исторических лиц, то есть реальный, а не вымышленный материал. В работе над кинобиографией проблема режиссерского мастерства видится не только как эстетическая, но и как этическая проблема.


Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка

Книга посвящена изучению словесности в школе и основана на личном педагогическом опыте автора. В ней представлены наблюдения и размышления о том, как дети читают стихи и прозу, конкретные методические разработки, рассказы о реальных уроках и о том, как можно заниматься с детьми литературой во внеурочное время. Один раздел посвящен тому, как учить школьников создавать собственные тексты. Издание адресовано прежде всего учителям русского языка и литературы и студентам педагогических вузов, но может быть интересно также родителям школьников и всем любителям словесности. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Литература с Дмитрием Быковым

Назовите самые популярные переводные детские книги. Не сомневаемся, что в ваш список попадут повести о муми-троллях Туве Янссон, «Алиса в Стране чудес» Кэрролла, «Хроники Нарнии» Льюиса, эпопея «Властелин колец» Толкина, романы Дж.К. Роулинг о Гарри Поттере. Именно о них – ваших любимых (или нелюбимых) книгах – и пойдет речь в этом сборнике. Их читают не по программе, а для души. Поэтому рассуждать о них будет самый известный литературный критик, поэт и писатель, популяризатор литературы Дмитрий Быков. Его яркие, эмоциональные и невероятно интересные выступления в лектории «Прямая речь» давно привлекают школьников и родителей.


Старая русская азбука

«Старая русская азбука» – это не строгая научная монография по фонетике. Воспоминания, размышления, ответы на прочитанное и услышанное, заметки на полях, – соединённые по строгому плану под одной обложкой как мозаичное панно, повествующее о истории, философии, судьбе и семье во всём этом вихре событий, имён и понятий.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Институт литературы в России начал складываться в царствование Елизаветы Петровны (1741–1761). Его становление было тесно связано с практиками придворного патронажа – расцвет словесности считался важным признаком процветающего монархического государства. Развивая работы литературоведов, изучавших связи русской словесности XVIII века и государственности, К. Осповат ставит теоретический вопрос о взаимодействии между поэтикой и политикой, между литературной формой, писательской деятельностью и абсолютистской моделью общества.