Кандзявые эссе - [13]

Шрифт
Интервал

[途 - Дорога, путь ТО_мити 10 (辶 (162) дорога)]

В результате всего сказанного получается 途中 (тотю:) - в пути. Почему же мы вынуждены были воспользоваться не замечательным иероглифом «Путь» (道), а его аналогом (途)? Не потому ли, что пути-дорожки мы выбираем разные и не все из этих дорог достойны называться ДАО? Поэтому, наверное, и не рискнули японцы возвеличить простой человеческий суетный путь до такого сильного и величественного иероглифа, как 道. Но всё это - всего лишь очередное малосущественное отступление от основного ханаси (рассказа).

3.6. ОТ ДРОЖАЩЕЙ НА ВЕТРУ БОЖЬЕЙ ТВАРИ ДО…

Читатель, наверное, уже обратил внимание на то, что, начиная работать с японскими иероглифами, обозначающими весьма непростые понятия, мы совершенно неожиданно можем перейти к более чем прозаичным вещам (например, от Пути и Дао в кандзи 道 к обыкновенному водопроводу). Кроме того, исследуя структуру того или иного иероглифа, можно обнаружить невероятные сочетания великого и малого (как, например, ветер и насекомое в кандзи 風). Подобная парадоксальность, то и дело обнаруживаемая в процессе работы с китайско-японской письменностью, ещё больше разжигает исследовательский интерес к ней.

Сейчас мы с такой же удивительной лёгкостью перейдём от маленьких божьих тварей, относящихся к классу насекомых, непосредственно к создателю всего сущего. Божественный ветер (камикадзэ) требует от нас хотя бы самого первичного ознакомления с «богонесущим» кандзи, с которым, кстати, нам довелось встретиться ещё в первом эссе, где он упоминался в связи с написанием названия исконно японской религии 神道 (синто:) - «Путь Богов». Данный иероглиф по вполне понятным причинам требует к себе и особого отношения, и отдельного рассмотрения, но поскольку мы уже знаем его ОН (благодаря «синто:») и кун (через «камикадзэ»), то нам ничего не остается другого, как разложить всю известную о нём информацию в табличку-досье и познакомиться с его прорисовкой. Более же тщательный анализ данного символа мы запланируем провести как-нибудь в следующий раз.[50]

[神 - Бог, божество СИН_ками 9 (ネ (113) указывать)]



Прорисовка данного знака не вызывает каких-либо затруднений, ибо здесь нет ничего выходящего за рамки классической схемы начертания. Единственное, на что, может быть, хотелось бы обратить внимание, так это на последовательность рисования правой части иероглифа 神, а конкретно на сквозную вертикальную линию под номером 9 в элементе 申. Она перечёркивает собой всю фигуру и рисуется в последнюю очередь. То же самое происходит и с кандзи 中. Данный принцип прорисовки завершающей вертикальной линии, пронизывающей весь иероглиф, неоднократно будет использован нами при начертании подобного рода знаков.



Ками -
Дремали боги -
Кто на камне,
Кто на столбе, кто на сосне,
Держась ногами и руками,
Что б вниз не грохнуться во сне.[51]

3.7. ДЗЭ или ЗЭ? ДЗИ (ДЖИ) или ЗИ (ЖИ)?

Вот ещё одна проблема, обсуждение которой вызывается иероглифом «Ветер». Нами не раз уже упоминалась фонетическая схожесть русского и японского языков. Действительно, русскому человеку не так уж и трудно научиться правильно говорить по-японски, поскольку практически все звуки японского языка присутствуют и в русском. Но как того и следует ожидать, здесь тоже имеются свои тонкости. В японском фонетическом ряду есть несколько звуков, которые ведут себя не совсем обычно. К их числу относится звук «дз». Он интересен хотя бы тем, что звучит и не как «дз», и не как «з», да ещё слегка меняется в зависимости от того, в какой части слова располагается.

Прежде всего почему «дз», если в латинской транскрипции это «z», как в слове «kaze»? Самое интересное, что ни латинский, ни кириллический способ записи не передают истинного звучания этого звука. Да, в японском языке есть звук, близкий к русскому «з» и латинскому (английскому, немецкому, французскому и многим другим) «z», однако всё дело в том, что русская запись «дз» значительно более близка к истинному звучанию, чем латинская, но только в том случае, когда этот звук находится в самом начале слова. Так в словах «дзаннэн» (сожаление), «дзэн» (дзэн[52]), «дзи» (час) первый звук совсем не похож на обычное «з». Однако будет неправильно произнести этот звук и как чётко различимые «д» и «з». Он скорее напоминает очень твёрдое «з». Другое дело, если этот звук встречается в любой другой части слова, кроме его начала. В этом случае он нередко звучит почти как чистое русское «з». Поэтому слова вроде «мидзу» и «кадзэ», произнесённые кем-то из японцев, кому-то могут послышаться как «мизу», «казэ».

Итак, «дзэн» - это «дзэн», но только не «зэн», а «дзаннэн» - это «дзаннен», но только не «заннэн». А вот «ветер» - это или «кадзэ», или «казэ»[53]. Реальность же такова, что произношение того или иного звука сильно зависит от конкретного человека и от местности, в которой он родился или проживает. Один японец произнесёт «казэ», а другой - «кадзэ». Славящиеся своей мягкостью японки, скорее всего, скажут «казэ», а их мужчины, хотя и давно уже позабывшие, что такое самурайский дух предков, возможно, произнесут чуть твёрже, в результате чего непривычному к звуковым особенностям уху может послышаться «кадзэ».


Рекомендуем почитать
Единый государственный экзамен. Сочинение-рецензия

В сборнике представлены теоретические сведения о семантической структуре слова, о структуре текста, о типах речи, подобраны упражнения для анализа текста, также образцы рецензий на фрагменты рассказов из КИМов ЕГЭ.


Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры

В монографии, приуроченной к 200-летию со дня рождения Ф.М. Достоевского, обсуждается важнейшая эстетическая и художественная проблема адекватного воплощения биографий великих писателей на киноэкране, раскрываются художественные смыслы и творческие стратегии, правда и вымысел экранных образов. Доказывается разница в подходах к экранизациям литературных произведений и к биографическому кинематографу, в основе которого – жизнеописания исторических лиц, то есть реальный, а не вымышленный материал. В работе над кинобиографией проблема режиссерского мастерства видится не только как эстетическая, но и как этическая проблема.


Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка

Книга посвящена изучению словесности в школе и основана на личном педагогическом опыте автора. В ней представлены наблюдения и размышления о том, как дети читают стихи и прозу, конкретные методические разработки, рассказы о реальных уроках и о том, как можно заниматься с детьми литературой во внеурочное время. Один раздел посвящен тому, как учить школьников создавать собственные тексты. Издание адресовано прежде всего учителям русского языка и литературы и студентам педагогических вузов, но может быть интересно также родителям школьников и всем любителям словесности. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Литература с Дмитрием Быковым

Назовите самые популярные переводные детские книги. Не сомневаемся, что в ваш список попадут повести о муми-троллях Туве Янссон, «Алиса в Стране чудес» Кэрролла, «Хроники Нарнии» Льюиса, эпопея «Властелин колец» Толкина, романы Дж.К. Роулинг о Гарри Поттере. Именно о них – ваших любимых (или нелюбимых) книгах – и пойдет речь в этом сборнике. Их читают не по программе, а для души. Поэтому рассуждать о них будет самый известный литературный критик, поэт и писатель, популяризатор литературы Дмитрий Быков. Его яркие, эмоциональные и невероятно интересные выступления в лектории «Прямая речь» давно привлекают школьников и родителей.


Старая русская азбука

«Старая русская азбука» – это не строгая научная монография по фонетике. Воспоминания, размышления, ответы на прочитанное и услышанное, заметки на полях, – соединённые по строгому плану под одной обложкой как мозаичное панно, повествующее о истории, философии, судьбе и семье во всём этом вихре событий, имён и понятий.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Институт литературы в России начал складываться в царствование Елизаветы Петровны (1741–1761). Его становление было тесно связано с практиками придворного патронажа – расцвет словесности считался важным признаком процветающего монархического государства. Развивая работы литературоведов, изучавших связи русской словесности XVIII века и государственности, К. Осповат ставит теоретический вопрос о взаимодействии между поэтикой и политикой, между литературной формой, писательской деятельностью и абсолютистской моделью общества.