Кандидатский минимум - [35]

Михайло Ломоносов, бывший студент Славяно-греко-латинской академии, а ныне непонятно кто при его императорском величестве, в конце августа даже немного приболел. Наверное, просто потому, что с момента прибытия в Санкт-Петербург спать у него получалось от силы по четыре часа в сутки, да и то не всегда. Мало того, что ныне он вроде бы являлся учеником сразу двух господ академиков — Леонарда Эйлера и Даниила Бернулли. Так ведь приходилось еще изучать немецкий язык, ибо по-латыни можно было понять далеко не все. Плюс помогать Эйлеру учить русский, это тоже царь возложил на Михайлу. И, наконец, самое главное — наука химия. Именно так, без букв "а" и "л" в начале слова.

Основы сей науки разработал великий ученый Шенда Кристодемус, коего Михайло имел честь лицезреть не далее как три дня назад. Император, узнав, что Ломоносова начало лихорадить и заболело горло, лично привел к нему знаменитого лекаря. Правда, строго предупредив, чтобы Михаил Васильевич не вздумал его о чем-нибудь спрашивать. Мол, тогда ученый страшно разозлится, да так, что может вообще уехать из России.

Целитель приложил к груди больного деревянную трубочку с раструбом, сам приник ухом ее тонкому концу и вскоре сообщил его величеству, что, слава всевышнему, воспаления легких у пациента нет. После чего достал пузырек со страшно дорогим новомодным лекарством керосином, от которого, говорят, чуть ли не мертвые оживали, и велел прополоскать горло, но так, чтобы внутрь по возможности ничего не попало. Вкус у лекарства оказался на удивление мерзким, но Шенда дал запить его какой-то настойкой со вкусом меда, а затем приклеил к спине Ломоносова бумажные квадратики, намазанные чем-то желтым. Посидел минут пятнадцать, снял свои бумажки, протер спину Ломоносова тряпочкой, смоченной в водке, и удалился, оставив керосин, настойку, бумажки, именуемые горчичниками, и писаную инструкцию, как и когда все это применять. Уже через день Михайло почувствовал себя здоровым, но император приказал ему лежать еще два дня, согласно указаниям Кристодемуса.

Сколько его величеству пришлось заплатить за лечение, Михайло даже думать не хотел, ибо всему Петербургу было известно — менее двухсот рублей целитель вообще никогда не берет, даже в самых простых случаях, а обычно так и гораздо более того. Сам Ломоносов, пожалуй, дал бы лекарю рубля два. Хотя, наверное, и трех не пожалел бы — вон до чего быстро все прошло, только-только успел толком выспаться, а болезни как не бывало. Больше же — вряд ли, с божьей помощью и сам бы как-нибудь выздоровел, но молодой царь, видимо, решил иначе.

Однако этот Кристодемус велик, ничего не скажешь, лениво соображал бывший студент в процессе соблюдения постельного режима. Такое, как эта самая химия, придумать может далеко не каждый. Раз в две недели император прямо от него заявлялся к Ломоносову, доставал небольшую тетрадку и выдавал очередную порцию сведений, полученных от целителя. Причем память у его величества — ого-го! В ту самую тетрадь он почти не заглядывал, в основном шпарил наизусть. А Ломоносов после этого придумывал, как можно проверить только что услышанное, и проводил опыты в специально для того созданной лаборатории. До сих пор все, что наговорил царю Шенда, так или иначе подтверждалось. Причем чем дальше, тем становилось интересней. После болезни Ломоносову предстояло исследовать вещество, кое должно получиться при пропускании газа хлора через нагретый раствор углекислого калия, то есть поташа. По идее должно образоваться соединение калия с хлором, и царь несколько раз повторил предостережение Кристодемуса, что с оным веществом следует обращаться весьма осторожно.

Друг Ломоносова Павел Хромов, приехав в Петербург вместе с царем, сразу был определен на проживание в Зимний дворец. Где ему в основном ставилась задача преподавать прусскому принцу Карлу Фридриху русский язык. То, что ученик ему достался весьма способный, Павел понял сразу. И не ошибся — трех месяцев не прошло с момента начала учебы, а принц уже говорит по-русски почти свободно, разве что с небольшим акцентом. Так у половины немцев, живущих в России годами, он куда заметней. И вообще Фридрих оказался весьма образованным молодым человеком, причем особый его интерес вызывала философия, которую он считал наукой всех наук, и тут Хромов был с ним в общем-то согласен. В отличие от государя, который как-то раз заметил Павлу:

— Говоришь, слово философия переводится с древнегреческого как "любовь к мудрости"? А что, довольно правильное определение. Она самая и есть, только, к сожалению, почти всегда не взаимная, каковое положение дел достаточно хорошо описывается русским словом "словоблудие". Однако я не возражаю против изучения данной дисциплины нашим дорогим гостем, но только при условии, если параллельно он освоит игру на барабане.

При чем тут это, Хромов как тогда не понял, так и сейчас не понимал, однако каждый день вот уже два месяца подряд в западном крыле дворца по утрам начинался грохот, продолжавшийся ровно полчаса.

Некоторую робость принца Павел не замечал, ибо по складу характера тоже был весьма нерешительным, а иногда и просто боязливым человеком. И тоже весьма опасался возможного появления медведей, потому как родом он был из Москвы и не видел оных зверей ни разу в жизни, однако много про них слышал.