Кандалы - [139]

Отставной майор — высокий прямой старик с желтоватыми от курева седыми усами и красным носом — сбросил николаевскую шинель и дворянскую фуражку с красным околышем на руки сотского и, вытирая усы платком, походкой военного направился на сцену, где уже был приготовлен длинный стол, накрытый зеленым сукном. За майором шел старшина — плотный, в суконной застегнутой поддевке, с коротко подстриженной седой бородой, с медной цепью на шее. Он имел вид степенного благоразумного мужичка, преданного начальству. Шествие заключал волостной писарь в пиджаке и косоворотке, с большой книгой подмышкой и выражением административности на полном рябоватом лице.

Мужики молча встали. Говор затих. В этой неестественной, напряженной тишине сельские власти гуськом прошли сквозь толпу и разместились за зеленым столом.

Сельская интеллигенция — учительницы и учителя — тоже потянулись занимать места в первых рядах венских стульев. Проходя по коридору туда же, Вукол посторонился, давая дорогу учительницам. Одна из них, светлая блондинка, оглянулась, смотря на него сияющими глазами. Это была Сашенька — Александра Михайловна, как-то вся расправившаяся, превратившаяся из полуребенка в цветущую пышным цветом взрослую девушку.

— Сашенька, — тихо, с неожиданной для него самого радостью и дрожью в голосе сказал он. — Я никак не ожидал встретиться с вами! Вы учительствуете здесь?

Сашенька слегка побледнела.

— Да, — чуть слышно пролепетала Сашенька, — здесь учительствую. У Челяка живу с подругой.

Грудь ее вздымалась от глубокого дыхания.

Взгляды их встретились, как когда-то давно, в театре. Вукол не слышал того, что происходило кругом. Он не помнил, сколько прошло времени, пока, наконец, как бы очнулся: в зале стоял гвалт. Все повторяли имя доктора Буслаева, требуя его на эстраду… Председателем правления общества единогласно был избран Вукол.

Майор звонил в колокольчик. Он сам желал быть избранным на такую почетную должность, кусал концы своих желтых усов и, наклонясь к старшине, говорил ему что-то в чрезвычайном раздражении.

Старшина подставлял ухо и кивал головой.

Вукол вышел на сцену и, смущенно кланяясь собранию, просил сделать новую баллотировку, избрать другого.

— Не могу!.. Да не могу же я! — повторял он, прижимая руки к груди. — Я очень занят больницей!.. У меня не будет времени!

Но толпа восторженно ревела.

Отказываясь, Вукол толково и увлекательно изложил суть учреждаемого общества и всю серьезность обязанностей председателя, но этим еще больше расположил к себе слушателей.

— Просим! Просим! — кричал кандалинский народ, настойчиво аплодируя. Впереди всех стоял во весь свой великанский рост Степан Романев в дубленом полушубке и орал зычным голосом, покрывая все остальные…

— Не надо нам другого! Коли будет другой, то и в общество не пойдем! Мы тебе верим! — И вдруг гаркнул изо всей силы: — Облокотились мы на тебя!

Все засмеялись меткому словечку.

Земский, старшина и писарь поднялись и направились к выходу.

Из Народного дома вся толпа двинулась на сельский сход, но там висело объявление, что, по случаю чрезвычайных событий в Петербурге, переизбрание старшины отложено на неопределенное время.

Толпа долго галдела у ворот въезжей избы Романевых, где всегда происходили сельские сходы.

Мужики вернулись обратно в Народный дом, чтобы чествовать Вукола на спектакле «Бедность не порок», но там было темно и вход оказался запертым на замок: по распоряжению земского, спектакль отменили.

Казалось — побеждена была в Кандалах партия «трезвенников», боровшаяся с властями под руководством Челяка, сторонника дипломатических приемов.

Теперь эта глухая борьба сама собой переходила в открытую.

* * *

Кровавые события 9 января всколыхнули всю Россию вплоть до самых глухих деревень: не петербургские рабочие были расстреляны царскими войсками — была убита фантастическая вера народа в царя.

Как протест против «кровавого воскресения» — всюду начались забастовки, митинги, демонстрации.

В губернском городе, кроме прежних газет, выходила теперь легальная газета ярко революционного направления. Власти умножили количество обысков и арестов, по улицам разъезжали казачьи патрули, не допуская уличного скопления, и все-таки почти на глазах у начальства происходили собрания, а на заборах то и дело появлялись революционные прокламации.

К Лаврентию стали приезжать посланные от сельских обществ с вопросом: «Что делать?»

В Займище появились молодые люди рабочего облика, говорили на деревенских собраниях речи, призывая отомстить за кровь тысяч рабочих. В течение всей зимы прибывала из города в Займище и Кандалы подпольная литература, а оттуда распределялась по деревням восемнадцати волостей. Был открыт тайный сбор денег на покупку оружия. На вопрос крестьян — что делать? — ответ был ясен: началась подготовка к вооруженному восстанию.

В Займище, как в ближайшее, незаметное, надежное место, где существовал кружок революционно настроенных крестьян, возглавляемый Лаврентием Ширяевым, весной собиралась городская молодежь, приезжавшая на лодках как бы для праздничных прогулок. В результате к городским забастовкам начали примыкать и деревенские.