Кандагарская бригада - [3]

Красивый перрон, здание вокзала, все ослепительно белое и ЖАРА, хоть голыми ходи. Но вы же знаете: офицер всегда должен быть в форме – до синевы выбрит и чуточку пьян. Так и мы. Вдруг Зиня:

– Смотрите, нас наши встречают!

Всей толпой вывалили на перрон. Действительно, наши. Объятья, поцелуи. Действительно, радостная встреча. Вдруг Андреев увидел Вовку Иванова. Шесть лет они учились в одном взводе, роте: два года в Казанском СВУ – в одном взводе, четыре года в БВОКУ – в одной роте. Молча обнялись, говорить было не о чем: и так все ясно. Судьба на этот раз разбросала: Вовка попал в учебную дивизию в Ашхабад, Андреев – в Афган, хотя для него тогда это было что-то непонятное. Про войну читал в книжках, но такой не ожидал.

Все вдруг дружно закурили. По курсантовским понятиям это был признак мужества. Откуда-то появилась бутылка водки. По глотку. Свисток «паровоза» – и снова в путь. Где он сейчас? Вовка Иванов. Известно, что жив, – это главное. Ну, про него история отдельная. Зазря в те годы ордена Ленина не давали, хотя…

Все, едут. Как обычно, сбились в одном купе, накрыли стол. Шурик взял гитару, выпили. И вот теперь осознали, что возврата к юности уже не будет, никогда. Какое это страшное слово – никогда.

Стою один среди равнины голой.

А журавлей относит ветер вдаль,

Я полон дум о ЮНОСТИ веселой.

Но ничего в прошедшем мне не жаль.

Пели грустные песни, но потом молодость взяла свое, тем более «горячительное* подогрело. Каждый старался петь в полную силу своих легких. Если учесть, что больше половины из них не имело слуха, то представьте, какой получился диссонанс.

Когда запели «Мурку», заглянул начальник поезда:

Ребята, что вы делаете? Как вам не стыдно? В первом купе мать везет гроб со своим сыном, погибшим в Афганистане.

Мгновенно наступила тишина. Офицеры не знали, куда девать руки, глаза, хоть провались на месте. Вдруг раздался женский голос:

Не надо. Пусть поют. Они ведь тоже туда едут. Живым – живое, а сына мне все равно никто не вернет. Сыночки, вернитесь живыми, – это сказала мать того солдата, которого везли в гробу в первом купе.

Нам было стыдно смотреть друг другу в глаза. Молча разбрелись спать, только каждый слушал, как стучат колеса но рельсам, отсчитывая время.

Утро. За окном выжженная земля, арыки, кое-где виноградники, гранатовые сады, глинобитные домишки и жара. Скоро Ташкент.

Ну, вот и приехали. Выходи строиться, – скомандовал Кузьмин.

Раздался дружный хохот, в колонну по одному двинулись на перрон. Вышли, подождали, пока рассосется народ, выслали разведчиков. Те по прибытии доложили, что самая дешевая гостиница – это КЭЧ гарнизона. Поехали туда. Приняли там ласково – расселили. Туг уже и вечер. Собрались во дворе, решили навестить ресторан «Россия», благо он был в двух шагах. Кормят там плохо, лучше пойти в занюханную «лагнанную», но зато вино отменное. Подали жаркое. Тут Витя Казаченко толкает в бок:

Смотри, они, наверное, оттуда.

За соседним столиком сидели капитан и прапорщик, оба в полевой форме, худые и черные от загара (хотя черт его знает, может, и от копоти войны). Сказали ребятам, Зиня пошел. О чем он там говорил, не было слышно из-за восточной музыки, которую наигрывал вокально-инструментальный ансамбль. Хорошо играли и пели. Вообще, мелодии Кавказа, Средней Азии своеобразны., красивы. Просто их нужно понять, проникнуться их глубоким содержанием. Как их музыка, так и стихи глубоко трогают душу человека, независимо оттого, какой бы он ни был национальности.

Океан, состоящий на капель велик

Из песчинок слагается материк.

Твой приход и уход никому не заметен —

Просто муха в окно залетела на миг.

Четверостишие, а какой глубокий смысл. И это было написано в XIII веке!!! Но им тогда было по двадцать лет, и они еще не задумывались о смысле жизни. Казалось, что жизнь никогда не кончится.

Серега Зинченко, калининский кадет, всегда умел разговаривать с людьми. Капитан (Олег) и прапорщик (Валера) пересели к ним за столик. Оказалось, что они только что «оттуда» и едут в отпуск. Тут, естественно, посыпался град вопросов. Ответов почти не было. Так, односложные междометия. Когда палили третью, Олег встал. Молодые офицеры уже знали, что такое третий тост. Все дружно встали, молча выпили. Андреев еще тогда обратил внимание, что Олег, перед тем как выпить, капельку отлил на стол. После вопросительных взглядов Олег сказал, что этот тост и эта капля тем и за тех, кого с нами нет. Посмотрев на Андреев», Олег понял, что он еще просто молокосос, который не перенес тех испытаний, какие пришлись на их долю. И он просто по-доброму улыбнулся, как бы говоря: «Все у тебя еще впереди – и гибель друзей, и испытания страхом».

Потом пили за родителей, потом еще за что-то, рассказывали им новости о «Союзе». Они травили байки про Афган. Все было весело и непринужденно. Так все вместе они и отправились в гостиницу КЭЧ. Несмотря на то, что гостиница была переполнена, «афганцам» мгновенно нашли два места. Утром к девяти вся группа молодых офицеров направилась в штаб ТуркВО. Несмотря на утро, температура была уже за 30 градусов Цельсия. Они сняли галстуки и подошли к бюро пропусков. «БВО-керы*» всегда были самыми «борзыми* выпускниками военных училищ и наравне с этим самыми жизнеспособными боевыми офицерами Вооруженных Сил СССР.