"Канцелярская крыса" - [257]

Герти принялся делать подобие атлетических упражнений, хоть и знал, что это ни придаст его рукам крепости, а сердцу — смелости. Скорее, это было последней отчаянной попыткой его инстинкта самосохранения оттянуть неизбежное.

— Жди меня внизу, — бросил он Муану, мимоходом удивившись тому, как уверенно звучит его голос, рожденный звенящими от страха голосовыми связками, — И не беспокойся. Я сделаю все как надо. Может, впервые в жизни…

Он не услышал, что ответил ему Муан, очередной раскатистый удар грома украл слова референта, смешав их с прочими звуками и бесследно развеяв.

* * *

До причальной мачты Герти добрался удивительно быстро, если учесть бурлящие под ногами потоки воды и пласты липкой грязи, на которых он время от времени поскальзывался. А может, напротив, удивительно медленно — чувство времени, оглушенное ударами грома вперемешку с ударами сердца, мгновенно ему отказало.

Вблизи причальная вышка оказалась массивным сооружением, металлическим и узким, неприятно походящий на огромный трехгранный стилет, который установили вертикально в попытке проткнуть небо. Оно было снабжено металлической лестницей, и только взявшись за холодную перекладину пальцами, Герти понял, что взбираться предстоит весьма высоко.

— Смелее! — бросил он сам себе, пытаясь зажать зубами выскальзывающую трость.

Он стал карабкаться наверх, подтягивая уставшее тело, кажущееся то невесомым, как раздуваемый ветром полотняный мешок, то неподъемным, как набитый отсыревшим сеном тюк. Перед глазами мелькали отполированные тысячей рук перекладины, удивительно ребристые и неудобные. Герти оставалось смотреть лишь на них. Глядеть вниз было страшно, там темнела стремительно удаляющаяся земля, мокрая, но кажущаяся теперь удивительно надежной и родной. Глядеть вверх было еще труднее. Там колыхалась туша «Графа Дерби», из этой перспективы напоминавшая уже не регбийный мяч, а приспущенную медицинскую спринцовку. С мачтой ее соединяло лишь два каната, тянущиеся из открытого проема двери. Где-то там, как знал Герти, должна была располагаться швартовочная площадка с дежурным офицером…

О том, что дежурного там не окажется, он понял слишком поздно, когда протянутая рука вместо сколького ребристого железа ухватила что-то мягкое и податливое, что-то, что Герти непременно заметил бы раньше, если бы смотрел вверх.

Это был рукав форменного кителя, черного или темно-синего, в освещении кипящих вокруг голубых молний различить было сложно. Китель болтался на лестнице не сам по себе. Обнаружив то, на что он был натянут, Герти вскрикнул от ужаса и едва не сорвался со скользкой лестницы. Последнее могло оказаться роковым — под ним уже находилось не меньше двадцати футов пустоты, пронизанной лишь тугими струями дождя.

Он знал, что остров не позволит ему умереть, тем более, столь глупым способом, но человеческое сердце имеет свойство неприятно сжиматься всякий раз, когда ощущает опасность. Рефлекторно Герти приник к мокрой стальной лестнице так, что затрещали ребра. Ему потребовалось несколько судорожных вздохов, чтобы заставить себя вновь взглянуть на то, что преграждало путь.

Это был человек, по всей видимости, служащий с «Графа Дерби», быть может, сам дежурный офицер. Запутавшись в фермах причальной вышки, он болтался на ней как тряпичная кукла, безвольно вытянув руки и равнодушно глядя вниз. Высота уже не могла его испугать, как не могло испугать и ничто иное. Поверх кадыка, торчащего из форменного воротника, виднелась ярко-алая борозда, столь неаккуратная и разлохмаченная, словно ее оставило не лезвие, а грубый иззубренный лемех плуга. Но Герти знал, что это был нож. Большой, давно не точенный, кухонный нож. Кто-то перерезал им офицеру шею, прежде чем вышвырнуть из гондолы дирижабля.

Глядя в мертвое мокрое лицо, глаза которого сделались невыразительными и тусклыми, Герти пытался заставить себя дышать размеренно. Бангорская Гиена — хищник, но она не в силах причинить ему вред. Остров защищает Гилберта Уинтерблоссома от любой опасности и надежнее, чем если бы заключил с ним письменный контракт.

— Извини, приятель, но мне надо именно туда, — пробормотал Герти.

Его зубы сжимали трость, но он был уверен, что офицер и так его понял. По крайней мере, его раскачивающиеся на ветру руки ни разу не задели Герти, пока тот карабкался мимо мертвеца.

Страшнее всего оказалось на вершине причальной мачты. Несмотря на свою массивность, ходила ходуном и жутким образом вибрировала, отчего у Герти возникло ощущение, что он забрался не на металлическую конструкцию, а на старую сухую яблоню. Защищал его остров или нет, а в низу живота начинали копошиться ледяные муравьи всякий раз, когда порыв ветра заставлял причальную вышку скрипеть от напряжения. Если сейчас эта стальная спица, пронзившая небо, подломится…

Герти почувствовал дурноту, едва ли взявшись за причальный конец. Намертво примотанный к подобию портовой швартовочной тумбы, он был толщиной с мужскую руку, при этом то провисал, то натягивался до звона подобно струне скрипки за мгновение до того, как лопнуть.

«Меня ждут, — напомнил себе Герти, не в силах сделать последний шаг и, точно загипнотизированный, рассматривающий ревущую бездну под ногами, — В этом болтающемся на ветру шаре, вот-вот готовом оторваться от земли, сейчас сидит до смерти перепуганный и несчастный человек. И я — то единственное, что может его спасти. Между нами пропасть, но я — то, что должно стать таким же канатом, перекинутым над пропастью…»