Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 гг. - [98]

В ходе допросов, на которых Канарис чувствовал себя на много голов выше своих противников, он вновь обрел свойственное ему присутствие духа, и этот психологический подъем помогал преодолевать многочисленные бытовые неудобства и физические страдания. Как и многих его товарищей, Канариса при близком знакомстве с работой гестапо удивил ее примитивный, прямо-таки топорный характер. Даже он, полагавший, что имеет достаточно ясное представление о своих врагах с Принц-Альбрехт-штрассе, явно переоценивал их интеллектуальные и деловые качества. Теперь он смог убедиться, что гестапо было очень и очень далеко от совершенства. Главное управление имперской безопасности на поверку оказалось неповоротливой, забюрократизированной, чрезвычайно раздутой организацией. Многие нацистские функционеры, занявшие начальственные должности, были никудышными специалистами. Подлинных мастеров своего дела заменили партийные карьеристы, ничего не смыслившие в той деятельности, которой им предстояло руководить. Немало было и таких, кто не принял методы работы гиммлеровских головорезов и, как начальник криминальной полиции Третьего рейха Нёбе, перешел в оппозицию и примкнул к антигитлеровскому движению Сопротивления.

Во всяком случае, и у Канариса, и у других заключенных сложилось впечатление, что следствие серьезно затягивалось и пока протекало без ощутимых результатов, что служило поводом для некоторого оптимизма: военное положение Третьего рейха ухудшалось с каждым днем и конец был уже не за горами. Быть может, сказывалось не только неумение следователей; возможно, играли роль и другие факторы. Сложившаяся в тот момент военная ситуация вполне могла быть одним из них. Иначе не объяснить некоторого совпадения интересов между обвиняемыми и обвинителями. Если заключенные связывали с близким концом надежды на освобождение, то не исключено, что кое-кто из гестаповцев рассчитывал переждать завершающий этап страшной войны на безопасном местечке в следственной тюрьме, которое спасало от отрядов ополчения или «фольксштурма». Кроме того, Хуппенкотен, по-видимому, старался собрать побольше материала, доказывающего, что Германия потерпела поражение не из-за ошибок и просчетов Гитлера, а в результате целенаправленного саботажа со стороны руководства вермахта. Тем самым он, вероятно, надеялся создать убедительную базу для будущей легенды о смертельном ударе в спину сражавшейся германской нации. Надежда Канариса на дальнейшую затяжку процесса вплоть до окончательного поражения Германии, казалось, получила дополнительный импульс, когда заключенных начали вывозить из Берлина, к которому уже приближались русские. Кроме того, его радовало, что «черный ворон» двигался в юго-западном направлении, подальше от Красной армии, которой он инстинктивно опасался.

Однако надежды не оправдались и благоприятные признаки обманули. Наступил последний акт драмы. Заключительная сцена разыгралась в концентрационном лагере Флоссенбург, над воротами которого висел транспарант с надписью: «Оставь всякие надежды, входящий…»

До сооружения концлагеря Флоссенбург представлял собой захолустное местечко в одной из долин Верхне-Пфальцского леса, недалеко от городка Вейден возле баварско-чехословацкой границы. Весной 1938 г., после подписания Мюнхенского соглашения, с присоединением Судетской области к Третьему рейху, граница заметно отодвинулась на восток почти до пригородов Пльзеня. Ландшафт вокруг Флоссенбурга довольно живописный – типичный для предгорий Южной и Средней Германии.

Ежедневно гиммлеровские охранники выгоняли десятки тысяч рабов всех национальностей в лес и в каменный карьер, и в зимнем воздухе далеко вокруг разносилось эхо неистовой брани надсмотрщиков, стонов и плача несчастных заключенных. В бараках, рассчитанных на 16 тысяч человек, в последние месяцы войны порой скапливалось до 60 тысяч. Во Флоссенбурге царили такие же порядки, как в Бухенвальде, Заксенхаузене, Дахау и многих других известных всему миру лагерях. А потому нет нужды еще раз описывать пережитые здесь кошмары.

Во Флоссенбурге, помимо деревянных бараков, стояло также кирпичное одноэтажное здание – на лагерном жаргоне «бункер» – с сорока камерами. В прежние времена они служили карцером для проштрафившихся заключенных. Теперь же их приспособили для содержания специального контингента арестантов, так называемых «важных персон». Иногда в сорока камерах размещалось до сотни лиц, которых нацистский режим причислял к особо опасным преступникам. В разные периоды к числу «важных» заключенных принадлежали: бывший австрийский канцлер Курт фон Шушниг с женой и дочерью, которым предоставили более просторное и удобное помещение, доктор Ялмар Шахт, баварский политик и министр доктор Йозеф Мюллер и некоторые из тех, кто ранее находился в подвалах гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе в Берлине. Последнее время среди населения «бункера» были и иностранцы: 40 британских летчиков, последний министр сельского хозяйства Чехословакии и несколько греческих генералов.

В начале февраля 1945 г. камеру № 21 занимал подполковник датского Генерального штаба Х.М. Лундинг. До расформирования в 1942 г. по приказу Гитлера Генерального штаба Дании Лундинг руководил военной разведкой своей страны. Для нацистов, по-видимому, это было достаточным основанием, чтобы упрятать его за решетку. Побывав в разных тюрьмах, Лундинг за восемь месяцев до описываемых событий очутился во Флоссенбурге, где изредка занимался штопаньем фуфаек. Для личности впечатлительной, деятельной одиночное заключение – настоящая пытка, и человек в этих условиях обычно старается всеми способами внести хоть какое-то разнообразие в монотонный, никогда не меняющийся распорядок дня.