Канарец, или Книга о завоевании Канарских островов и обращении их жителей в христианскую веру Жаном де Бетанкуром, дворянином из Ко, составленная монахом Пьером Бонтье и священником Жаном Ле Веррье - [13]

И как бы исподволь главный персонаж начинает обретать новые черты: конкистадор превращается в проповедника. Он обращается к колонистам от имени Бога: «Наша земля должна быть заселена, так повелел Господь», – говорит он в главе LXXXVII. Подобно Иисусу Христу (Мф. 4:25; 8:1; 13:2 и др.), он обходит острова в сопровождении толп людей, излагая им вечные истины и планы обустройства своих новых владений (гл. LXXXVIII). В главе LXXXIX апология Жана де Бетанкура достигает кульминации. Правитель Канар предстает наместником Бога на земле. Мы видим его вещающим с высокой кафедры перед всем народом. Его прощальная речь, по существу проповедь, открывается такими словами: «Друзья мои и братья христиане! Нашему Богу-Создателю было угодно распространить свою милость на нас и на эту страну, которая в этот час уже стала христианской и обратилась в католическую веру. И ради сохранения этого Бог своей высокой милостью желает через меня (Выделено нами. – И.К. и Е.К.) передать всем вам знание того, как должно вести себя во славу и умножение христианского мира». Но авторы не останавливаются на этом. Им важно увенчать подвиг нормандского рыцаря неким знаменательным актом, каким становится его визит («паломничество») в Рим, где Жан де Бетанкур назван «сыном папы и сыном Церкви», «первопричиной и началом» того, что его примеру последуют другие ее сыновья (гл. XCI). Это событие, хотя реальность его и сомнительна, логично и оправданно вписывается в виртуальный апологетический контекст.

Разнообразные повествовательные формы, указанные выше (и оставленные за рамками нашего анализа), сплавлены воедино всеохватывающим образом дороги, который выполняет одновременно две функции: оставаясь архиобразом жизненного пути, он обретает в тексте свое конкретное воплощение, что естественно, ибо речь идет о плавании к заморским островам и их завоевании. Дорога оказывается тем пространством, в котором разыгрываются основные события «Истории». Весь изображенный здесь мир пребывает в движении. Толчок этому движению дан в момент отплытия героев из Ла-Рошели, с него начинается и путь открывателей новых земель, и путь населяющих их народов к вере.

Отсюда особый ритм, который сохраняет свою динамику на протяжении всего повествования. В его создании участвуют все компоненты текста – от композиционного до звукового. Временные зачины каждой главы моделируют поступательный ход событий – еще один шаг на пути к цели. Порядок слов, часто с постпозицией подлежащего, как бы накладывается на порядок происходящего: «Adonc se partit mg^r. de Bethencourt et mess. Gadiffer, et toute son armée de la Rochelle, le premier iour de may, mil quatrecenset deuls,... (гл. I); Et après se partirent du port deCalix, etsemyrent en haute mer, et furent trois jours enbonnasse...» (гл. IV). Ритмообразующим фактором оказывается союз «et», открывающий многие предложения: «Et lore se partirent la compagnye et prindrent leur chemin pour aler visiter toutes les autres isles; et vindrent a l’ille de Fer, et les costierent tout du lont sans prendre terre, et passerent tout droit en l’isle de Gomere, et arryuerent par nuyt. Et ceulx de l’isle faisoient du feu en aucuns lieux sur le ryuage de la mer. Et se misrent des compagnons en vng coquet, et dessendirent au feu, et trouuerent vng homme et trois femes qu’ilz prindrent et les amenerent a la barge, et la demourerent iusquez au iour» (гл. XLI)[80]. К этому можно добавить синонимические пары («lesquels Bertin bailla et delivra aux Espagnolz; savoir et congnoistre; perdue et perye; moult yré et courcé; la grande chere et la bien venue; part et porcion; lyeu et plasse; grant gast et grant destruction; pour et affin» и т.д.) – стереотипы средневекового литературного языка, которые тоже играют свою роль в организации ритма.

«Канарскую книгу» П. Бонтье и Ж. Ле Веррье не найдешь в списках шедевров французской словесности XV в. Это одно из многих и типичных литературных произведений той эпохи. Однако у нее нельзя отнять главного ее достоинства – острого авторского ощущения движения времени. Создатели «Канарца» адекватно воспринимали и сумели выразить ментальную атмосферу средневекового мира, стоящего на пороге грядущих исторических перемен.

Завершая наш разговор о «Канарце», мы хотели бы сказать несколько слов о его языке, который подвергался критике за «шероховатость» и «необработанность» со стороны ряда ученых, начиная с П. Бержерона. И это понятно. «Канарская книга» полна лингвистических «огрехов» разного рода. Здесь и не всегда упорядоченный синтаксис с его чрезмерными периодами, и кажущиеся излишними уточнения и повторы, и грамматические погрешности, и особенно богатая орфографическая вариативность. Примеры тому можно цитировать без конца: homme – home – omme; femme – feme – famme – fame; ennemi – anemi – anemy; auec – auecques – auecquez – auesques – auesquez; ycy – ysi – si – s’y – sy; deligensse – delyngense, и т.д. При этом графические варианты одной и той же лексемы свободно соседствуют друг с другом не только на одной странице, но и в одном предложении.