Камышовый кот Иван Иванович - [23]

— Действительно, — размышлял вслух бывший школьный наставник Брянцевых, — не разбери-пойми: тушка вроде бы ястребиная, а клюв и глаза — что у филина, и хохолок такой же. А уж хвост совсем чудной: полоски светлые, кайма тёмная, а на конце как по дуге обрезан, закругляется. И крылья тоже явно не ястребиные, широкие да короткие. Взгляни-ка, Федя, и на лапы — такие у диких гусей, разве что перепонки у него зачаточные…

— А уж масть вообще непонятно какая, — подметил Федюшка, — верх, как будто чернобурка, а брюхо почти что серебристое. Ну, молодец наш Ван Ваныч, не погубил ему оперение, — красота какая!

— Вот что, — заключил свои устные размышления Степан Софронович. — Отвезу-ка я это чудо в перьях в Талабск, отдам знакомому своему, таксидермисту… Он-то уж должен определить.

— А чем, — не понял старший Брянцев, — чем ваш знакомый занимается-то, что ему эту диковину отдать хотите? Он таксист аль дерьмо качает?

— Ни то, ни другое, Ваня, — интеллигентно поставил на место своего бывшего ученика Степан Софронович. — Таксидермист — это чучельник. Знакомый мой чучела делает. В том числе и птичьи. И уж он-то всяких редкостных птичек и зверей на своём веку повидал. Думаю, и этот раритет ему известен.

…Пожалуй, впервые бывший школьный зоолог слукавил в своей литературной деятельности. Не упомянул Степан Софронович в своей заметке, вскоре появившейся в областной газете, о том, что именно камышовый кот, которого сельская семья сумела приручить, изловил такую редчайшую птицу. Помнил старый натуралист горькие последствия своей заметки про чудо-раков…

— …Это, друзья мои, канюк. Канюк — вот кого ваш феномен залапил, — с восторгом поведал он Брянцевым, вернувшись из областного центра. — На юге их ещё сарычами зовут. Это — скажем так, троюродный брат ястреба. Но всё у него совершенно не ястребиное, кроме того, разумеется, что канюк — тоже хищник. Однако и повадки, и гнездовья, и, как видели вы, внешность у них иные, чем у ястребов. Очень требовательная и прихотливая птица… По всей России на сей день числится всего восемь гнездовий этого канюка. Он не выносит никакого шума-грохота. Вот и водятся канюки там, где ни войны не было, ни промышленности нет, ни больших дорог. Вроде дрофы — её тоже почти не осталось… Вот какой раритет вашему коту в лапы попался! — заключил Степан Софронович. — Как сюда залетел?!

— Ишь ты! — хмыкнул Ваня. — Стало быть, и тут Ван Ваныч отличился… В музей, говорите, чучело этого канюка поместят? Ну-ну… Кто ж теперь у нашего кота на очереди, знать бы, а?

5. НЕПРОДАЖНЫЙ

…На очереди у брянцевского найдёныша и впрямь было ещё немало знатных побед и свершений, но вряд ли стоит их все перечислять. Важней сказать другое: слава о небывалом коте, живущем под людским кровом в деревне Старый Бор, прокатилась далеко по берегам Талабского озера, по нашим малым градам и большим весям. И, конечно же, в наше время, которое недаром зовётся «рыночным», кое-кто хотел купить у Брянцевых это чудо. Пытался купить, скажем точнее. Обо всех таких попытках тоже рассказывать нет смысла: их хватало… Но две из них особенно запомнились брянцевскому семейству, — очень уж знаменательными они стали для нашего времени и его неписанных уставов. Поэтому надобно поведать вам о них.

Умерла старушка Макариха, соседка Брянцевых. «Отмучалась», — говорили о её кончине староборские женщины. Ненадолго пережила эта ветхая бобылка свою козу Нюську — ту, что была кормилицей Ивана Ивановича в его младенчестве. Брянцевы похоронили свою соседку и справили скромные поминки по ней. И в тот же день — в третий день по её смерти, когда душа человека покидает его жилище — избушка Макарихи рухнула…

— Видно, одним её духом только и держалась, — заметил Ваня. Осталась груда трухлявых брёвен и досок. Брянцевы разобрали её и нашли в обломках маленький сундучок. В нём хранились несколько пожелтевших фотографий и груда всяких не менее старых бумаг и документов, вплоть до квитанций об уплате налогов за 1947 год… А ещё — кольцо. Серебряное, оно ещё хранило в себе следы позолоты. Само же серебро кольца было чистым, высокой пробы, и сверкала в нём маленькая прозрачная капелька. «Вань, это ж алмаз!» — ахнула Тася. «Ну, алмаз, — буркнул её муж, подышав на эту капельку, протерев её и просмотрев её на свет, — а на кой мне он? Стёкла, что ли, резать? так у меня свой стеклорез имеется, тоже с алмазной крошкой». И положил кольцо обратно в сундучок…

А на одной из фотографий в немолодой, но всё ещё красивой женщине можно было узнать Макариху. Рядом с ней сидел бравый воин в гимнастёрке с «кубиками» в петлицах — лейтенант предвоенных лет. И каждый из изображённых на фото супругов держал на руках малыша… В том же сундучке обнаружился старый конверт с адресом и фамилией жителя Талабска. Фамилия была та же, что у Макарихи. Ваня попросил Верушку на всякий случай написать по этому адресу, известить о смерти родственницы. «Вдруг да кто и объявится из родичей, — может, хоть эти фотки-бумажки да кольцо возьмут. Кто знает — вдруг да и поселятся здесь…»

И точно — через полмесяца у дома Брянцевых остановилась «тойота», из которой сначала вышла дородная дама. Такая пышнотелая, что сидевший за рулём мужчина нехилого телосложения казался тщедушным рядом с ней. Оба они небрежно взглянули на остатки фундамента бывшей избушки, прошлись по запущенному участку покойной бобылки, где уже давно ничего не росло, кроме нескольких одичавших яблонь и вишен. Затем объявили Брянцевым, что земля эта им не нужна, хозяйствовать тут не входит в их планы… «А вот скажите, — начальственным тоном обратилась дама к Ване и Тасе, — вы, наверное, всё ценное уже отсюда взяли?»