— Опять ведь, — недоуменно вслушивался он. — Вроде как рядом идет… Как играет… Ох, доиграется…
— Неужели слышите, Григорий? — Меня невольно царапнула неприятная мысль: вечером, когда я выходил из гостиницы, в вестибюле почему-то вертелся собутыльник Вериного мужа. Все в том же стандартном костюмчике.
Мы не плыли, а нас как будто затягивало в какой-то навсегда застывший покой. Когда наша лодка цепляла тростник, этот хрустящий шорох казался мне грохотом.
— А не придется, Григорий, менять профессию, если рыбы не будет совсем? — спросил я, когда мы остановились в очередной раз.
— Чего не будет, — негромко отозвался он. — Рыба от нас зависит Дмитрий Степанович сказал: морю наша служба всегда будет нужная. Вот как Назаров работал. Как мне Дмитрий Степанович велел перед смертью, когда мы уже мотор починили…
Кажется, мы въехали в новый лиман. Я взглянул на зеленые светящиеся стрелки своих часов. Без двадцати два. Петренко уже успокоился и спрятал ракетницу. Я подумал, что с таким парнем в лиманах надежно.
— Там вот Назарова, — показал он рукой. — А косари — там. Мы с другой стороны к Ордынке идем. Теперь близко… Эй, стоп! — вдруг крикнул он.
Внезапно совсем рядом с нами, справа, появился темный силуэт большой лодки, словно выросшей из воды. Посередине, не двигаясь, стоял человек.
— Кто здесь? — на вызывающе высокой ноте неожиданно ответил испуганный женский голос. — Кто будете? — уже тверже спросила она.
От удивления я не сразу узнал этот голос, возникший среди лимана. Кама! Она держала в руках шест, хотя на корме ее лодки висел мотор.
— Это вы, Кама? Здравствуйте, — отозвался я. — Вы что же не спите?
— А вот смотрю, кто это тут ночью возле колхозных сетей околачивается… Виктор Сергеевич! — тоже узнала она меня, но дружелюбия в ее голосе я не услышал. Потом, словно чему-то поразившись, она тем знакомым мне жестом обняла себя за живот и согнулась, вглядываясь. На ней был плащ с капюшоном и высокие резиновые сапоги.
— Вот как удачно, — сказал я. — А я в Ордынку. Наверное, даже к вам, Кама. Поговорить с вами наедине нужно по важному делу.
— Так вас тут двое? — недоуменно спросила она.
— Инспектор Петренко из Темрюка, — неожиданно густым басом сказал Григорий.
— А другую лодку, где был один, не видели? — откинула она капюшон, разогнулась и посмотрела по сторонам. — С вами другой лодки нет?
— Нет, другой лодки мы здесь не видели, — ответил я.
Она помолчала, как бы задумавшись, потом подняла шест, собираясь отплыть от нас.
— А чего нам опять говорить? Говорили уже… А ну-ка, инспектор, — вдруг властно приказала она, — давай-ка вот так — прямо в лиман, а я по этой стороне у камыша посмотрю. А вы тогда перелезайте в мою лодку, Виктор Сергеевич, если вам нужно. Я вас отвезу… Не упадете?
Я перебрался к ней. Петренко хмуро смотрел на меня, что-то соображая и не двигаясь с места.
— Я теперь доберусь, Григорий, — сказал я ему.
— Ну, — недовольно и не сразу протянул он. — Ну лады. Сами смотрите…
Еле плеснули весла, и его лодка исчезла. Я встал, чтобы взять шест у Камы.
— Да не мешали бы лучше, — отвернулась она. — Не сумеете.
Она опускала шест, и лодка бесшумно скользила по воде. Только шорох дождя висел над тростником. Но может быть, это даже лучше, что я встретил именно ее да еще и на лимане. Я раздумывал о том, как начать этот трудный разговор. Островки тростника, приближаясь, иногда напоминали лодку и даже человека в ней, но мы никого не нашли, проплыв вдоль длинной стены камыша.
— Наверное, это вы с инспектором и были, — наконец сказала Кама, положила шест, достала из плаща платок, вытерла лицо и нагнулась к мотору. В этой лодке пахло рыбой.
— Посидите немного, отдохните, Кама, — сказал я. — И как же вы не боитесь одна ночью?
— Чего это мне отдыхать? — возразила она, но все же села передо мной. — А может, я и боюсь, откуда вы знаете? А шестом так приложу, если надо…
— Скажите, Кама… Вас, может быть, даже удивит мой вопрос, — начал я. — Подождите, не заводите мотор.
— Какой еще вопрос? — спросила она, ожесточаясь заранее.
— И я, возможно, не прав. В таком случае не обижайтесь. Но…
— Да я на вас давно не обижаюсь, Виктор Сергеевич, — отпарировала она.
— Кама, даю слово, что не хочу вам вреда… Скажите, вы были здесь в ночь убийства Назарова? — спросил я, вглядываясь в ее лицо. — В ту ночь были?..
Она чуть подалась вперед, как бы растерявшись, потом пожала плечами и вздохнула:
— Так меня уже этот ваш спрашивал. Ну а вот вам-то какое дело?
— Это известно, что вы были. Есть человек, который слышал, как вы пели в камыше…
— А чего еще, Виктор Сергеевич?.. Эх, теперь и не высадишь вас…
Мне послышалась неуверенность в ее голосе, и я нагнулся к ней. Да, она была, была! Все верно!..
— Скажите правду, Кама. А я скажу вам, зачем вы были.
Она молчала, затаив дыхание и тоже в упор глядя на меня.
— Вы же видите, как все запуталось, а Симохин, я уверен, не виноват. Отбросьте, отбросьте эту ненужную щепетильность, Кама. Но ведь не для того же вы приезжали, чтобы убить Назарова? Не для того же, чтобы стрелять или торговать рыбой? Из-за этой гордости вы поломаете себе жизнь. Послушайте меня, Кама. Доверьтесь. Сделайте это не ради себя…
