Камушек на ладони - [5]

Какое-то тревожное обещание витает сегодня в прохладной комнате, какой-то вопрос и многозначительная улыбка. Да, улыбка, именно улыбка! Мадам Беата рывком садится на кровати, спускает ноги, взгляд внимательно скользит по комнате — что? Вот оно! И чувствует себя чуть ли не виноватой оттого, что со сна не заметила и как слепая понапрасну гадала, в то время, как она — сестра Цикламена, сияя в проеме единственного окна, уже заполнила все тесное пространство комнаты глубоким дыханием жизни. Первый розовый клювик бутона этой ночью пробился сквозь темно-зеленые листья и царственно нежится в потоке солнечных лучей. Цветок будет как нежно-розовое облако с волнистой белой оторочкой по краям. Нет, тон удивительно изменился — лепесток покрылся, словно инеем, бархатистым серым пушком, а на самом кончике прозрачного лепестка крохотка вечерней зари. Цветок, врученный ей на прощанье на последнем уроке в музыкальной школе минувшей осенью, отцветший, но бережно пестуемый всю зиму, дышавший свежестью почти нетопленой комнаты, именно нынешней ночью проснулся как обещание будущих концертов. Кто знает, только ли цветку на пользу прохлада в комнате, может, и для ее астмы и костей тоже? Оба одеяла, старое зимнее пальто сверху, в ногах горячая бутылка из-под шампанского и молитва ледяных узоров на оконном стекле. Прошла, прошла, прожита эта зима ради нее, и вот она — сестра Цикламена, словно волшебная птица фламинго, гордо откинув головку, прищурив от солнца глаза, прижала клювик к серебристо-бархатной грудке бутона и замерла в ожидании великого чуда расцвета. В тайничках и завитках листьев, как и у человека, замысленное Создателем великое таинство жизни — маленькие белые зародыши цветка. Сердце замирает, когда смотришь, так и хочется согреть дыханием. Нельзя. «Гнездо любви, осмелиться взглянуть хотя б на миг, дыханье затаив…»

Сегодня мадам Беата позволит себе вымыться приберегаемым для особых случаев мылом из гуманитарных подарков. Пена нежно ласкает лицо, ладони не чувствуют на коже следов прожитых лет, если не станешь смотреться в зеркало, то и… Ну, и не будет смотреться! Лишь на секунду заглянет в приоткрытую дверцу шкафа, снимет голубую блузку в мелкую клеточку с жемчужно-серыми пуговками. Замерзнет? Цвет лица станет желтым? Не будет смотреться в зеркало! Солнце сейчас поднимется выше, появится над крестом оконной рамы, заиграет на пустынном голом полу, пока за окном еще не распушилась яблоня.

Нет, завтракать мадам Беата сегодня не намерена. В кухне, когда ни войди, обязательно наткнешься на мелкую пакость — то ли на селедочный нож, то ли на заплесневевший огрызок белого хлеба, а то и на мушиное крылышко в висящей под потолком паутине. Мадам Беату угнетает даже самая мысль о полном упрека молчании невидимого существа. Из пустого ящика для дров перед плитой на нее вопрошающе посмотрит сдохшая прошлой осенью мышь. Нет, в кухню мадам Беата не собирается, просто нальет в чашку чай из вчерашнего термоса, сядет рядом с фиалкой и погреет руки. Сидеть так будет весь день, разве же удивительный цветок не заслуживает этого? Если бы не оставила пианино музыкальной школе… Если бы директриса не обещала компенсацию… По крайней мере, приглашения на вечера воспитанников могла бы присылать…

Пианино… Нет, для одного дня всего этого было бы много. Появятся еще сомнения в истинности незаметного перетекания, смешения и растворения реальности в иной реальности. Нет, нет! В таком возрасте уже нельзя себе позволить ни благоговейного восторга, ни бурной любви, как и зажигательного танца. Мадам Беата после последнего аккорда лишь поднимает правую руку с лебединой грацией, и так рука схожа с изгибом цветочного стебелька, приникшим к серебристо-бархатной грудке бутона. Грешно было бы еще чего-то ждать и желать от дня, который уже заливает половодьем света распускающуюся вербу. Вот потому-то рука мадам Беаты мгновенно замирает над трубкой — извините, но этого не может быть! Разве телефон не отключен? Она же не внесла эту чудовищную абонентную плату за последний месяц. Все равно редко звонит, провода давным-давно запутались в яблоневых ветках, место подсоединения под стрехой поросло мхом. Не успели отключить, как грозились? А может все же? По крайней мере, сообщат, скажут. Беата стремительно берет трубку. Дыхание перехватывает и ударяется где-то в глубине о ребра. Почему бы не поверить в чудо, раз мир сегодня пронизан светом Воскрешения? Сообщат, что на одиноких хуторах… что отыскались благодетели… что снова звонят и разговаривают, и… Да, мадам Беата у телефона! Голос молодой, ясный, бархатистый мужской тенор, дикция четкая, словно прошел театральную школу Зелтматиса. Ну, конечно, теперь все через конкурсы, не пошлешь на деловые переговоры заику или шепелявого без вставных зубов. Вы, мадам, одинокая пенсионерка? Молодой человек наверняка представился, назвал свое имя, какое-то учреждение, но мадам Беата от волнения, да — скорее всего приложила трубку к плохо слышащему уху. Голос молодого человека завораживал, такой ясный, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, таинственный и проникновенный — мадам, вы одинокая пенсионерка? Очевидно, Латтелеком что-то скомбинировал, какие-нибудь скидки для тех, кто в дремучих углах да в древних летах. Хорошо еще, что не сказал — тетушка или мамаша, третий раз — мадам, как вы себя чувствуете? Как обходитесь? Спасибо и благодарение Богу! Вы относительно моего телефона? Нет, нет, мадам, у нас для вас маленькая радость, небольшой подарок. Ах, что вы! Трудно мне что-либо предложить. Пианино я оставила музыкальной школе. Разве что книгу… газету… поездку в театр… Дорога нынче обойдется втрое дороже. О, Боже, не произнесла же я это вслух? Не хватало еще выложить им свои неисполнимые желания! Благодарю за любезность! Я оптимистка — обхожусь, спасибо. Да, мадам, со всем уважением к вашей гордости латышки… но если люди от всего сердца… хотят порадовать… И впрямь, разве ж можно так отказывать? Разве что мыло какое-нибудь невиданное? Ароматную свечку? А то и витамины? Мадам Беата молчит и не смеет положить трубку, пока молодой человек на том конце то ли деликатно смущается, то ли советуется с кем-то — им, видите ли, пришла посылка со шведским бельем, понятное дело — новое, новое… хлопчатобумажное… здоровье… в специальной упаковке… не каждый такое сумеет оценить. Вот они подумали и решились, мадам Беата должна их извинить и не отказываться. О, Боже, мадам Беата краснеет и смущается, и молчит. Третий раз произносит «спасибо», а трубку положить не решается, ведь молодому человеку не очень-то удобно распространяться о женском белье. Но если он это делает, значит, человек ответственный. И в конце концов, почти все известные в мире дизайнеры — мужчины. Мадам Беата краснеет и смущается, потому что молодой человек чрезвычайно точен и корректен, как и полагается в правовом государстве, — просит назвать номер ее белья, размер груди, бедер. Закрытый или открытый? Господи, сжалься, трубка упала из рук и с грохотом повисла на черном витом шнуре. Извините, мадам, очевидно, мы ошиблись, какие вы назвали цифры? Назовите еще раз по буквам, у нас здесь иностранная документация, мы ведь хотим, чтобы каждому подошло, чтобы это был настоящий праздничный подарок, а не просто распределить по домам. Взгляд мадам Беаты лихорадочно ищет спасения, цепляется за цветок, залитый солнечным светом. Сестра Цикламена, милая! И язычки полураскрывшегося бутона откликнулись, раздвинулись с едва заметным дрожанием, освободив третий, совсем еще слабый и бледный росточек, вот-вот венчик цветка станет похож на личико ребенка с удивленно раскрытым ротиком. Сестра Цикламена, поддержи меня, укрепи меня в моем стыде и унижении! Как могла я так низко пасть в своем старческом бессилии и невежестве, что не в состоянии с той же легкостью, как Шумана и Рахманинова, отбарабанить этому господину несколько отрезвляющих штучек, которые каждая современная женщина знает наизусть, как свой гражданский код. Мадам Беата краснеет и взмокает как дебильная монашка-пуританка, телефонная трубка становится скользкой, словно в руку ей силком сунули гнилую морковку. Мерзкая соленая слюна заполняет рот, когда мадам Беата снова говорит спасибо и буду рада любому подарку, только, извините, — не могу никуда ни пойти, ни поехать. Что вы, мадам, мы все доставим вам домой и приносим извинения за беспокойство, за эти иностранные формальности, как говорится, демократия и правовое государство. Представитель Финляндии передает привет, и в трубке непонятно булькает, слышны как будто музыка и смех.