Камуфлет - [12]

Августа 6 дня, года 1905, после полудня, очень жарко 1-й Выборгский участок 4-го отделения С.-Петербургской столичной полиции, Тихвинская улица, 12

Заехать извозчику по уху — вот что хотел сгоряча усочинить подполковник Шелкинг. Затем, взяв себя в руки, он склонился к заточению в «сибирку», но гуманизм все-таки победил. Пристав изволил дослушать разгоряченного Растягаева.

Мужик нес несусветную ахинею: требовал разделить какой-то клад по-христиански или хоть выдать сто рублей ассигнациями, а коли и это невозможно, то пусть подлец Пряников вернет долг, раз честным людям на этом свете такая невезуха.

Только тут до Ксаверия Игнатьевича стало доходить, что извозчик вовсе не пьян и не свихнулся, а, видимо, откуда-то узнал про утренний сундук. Пристав немедленно предложил стакан воды и быстро выяснил причину осведомленности.

Но тут возникла другая путаница. Растягаев уверял, что действительно раным-рано вез этот злосчастный ящик. Герасим запомнил необычную поклажу и верно описал ее. А вот что касается пассажира… тут выходила какая-то странность.

Только в одном можно было не сомневаться: Растягаев возил сундук до Пряникова. И даже до того места, где пассажира подобрал Никифор. И время сходилось. Но одна маленькая закавыка все равно никуда не делась. А стояла твердым вопросительным знаком. Пристав быстро понял: сломить ее силенок не хватит. Прикинул, что да как, и намекнул: дескать, Растягаев может рассчитывать на часть клада, если поспеет вовремя. Окрыленный Герасим помчался с родимой Выборгской стороны в самый центр столицы.

Августа 6 дня, года 1905, около двух часов, жарче Особняк князя Одоленского в Коломенской части С.-Петербурга

Хоть и не в центре столицы располагался дом, но поражал тонким умением не выпячивать богатство. Старые деньги, доставшиеся от прапрадедов, воспитывают нужный вкус. Следят, чтобы золота на новых обоях и мебели было в меру и даже чуть меньше. При этом современный стиль должен быть заметен, но не слишком, как бы с иронией над самим собой. Чтобы ни один придирчивый критик не смог упрекнуть хозяина в нежелании следовать моде, но при этом не укорил излишним поклонением ей. Золотая середина была выдержана исключительно, в каждой завитушке. Подобный подход Родион Георгиевич уважал.

Изысканный интерьер не поразил Джуранского, потому что ротмистр был оставлен внизу — беречь Никифора до поры, а заодно и аккуратно расспросить прислугу.

Проведя Ванзарова по мраморной лестнице на второй этаж, слуга отворил дверь и сдержанно поклонился, как истинный джентльмен.

С первого взгляда кабинет ослепил невообразимым сборищем вещей и вещиц. Не всякая антикварная лавка могла тягаться с таким разнообразием фигурок, статуэток, вазочек, тарелок, безделушек и вовсе необъяснимой ерунды. Безумная жадность коллекционера, понукаемая неограниченными возможностями, превратила комнату аристократа в чулан старьевщика. Среди пестрого разнообразия особо выделялась коллекция музыкальных инструментов. По стенам в намеренном беспорядке развесился целый оркестр флейт, рожков, труб, забавных барабанов, и даже виолончель. Несколько струнных, считая потертую скрипку, хранились под стеклом особого шкафчика. Вещи несли пыль веков, как старая кокотка пудру.

Одоленский поднялся в дружелюбном расположении духа:

— Как мило, э-э-э… Родион Германович, что привезли ковчежец сами и так быстро! Право, не стоило так утруждаться.

Павел Александрович был бодр, но голос его по-прежнему хрипел болезненно.

Ответ прозвучал в духе светских комплиментов, которым и грубые полицейские не чужды, засим последовала просьба уделить несколько минут.

Князь предложил садиться в кресла.

— Играете на всех этих инструментах… сэр? — благоговея, как мог, спросил Ванзаров, но подлый скрип кожаной обивки испортил светскость.

— Даже не смею прикасаться. Это ведь коллекция скромная. Хотя некоторые считают ее лучшей в столице… Вот обратите внимание: Гварнери… — указал князь на скрипку с поблекшим лаком.

Да, есть же счастливцы, способные оценить по достоинству старую рухлядь. Ванзаров довесил нужный комплемент, а потом непринужденно спросил:

— Могу ли знать, что делали сегодня утром?

Одоленский дернул кончиком брови:

— Сказали… утром?

— Именно так, часиков с фести до восьми, сэр.

— Какое это имеет отношение к вчерашней краже?

— Возможно, самое прямое.

— Извольте… — Князь излучал спокойствие, кажется, вполне естественное. — В восемь утра я завтракаю. Потом манеж, до десяти часов.

— А до восьми… сэр?

— Любезный Родион Гаврилович, не кажется ли вам, что вопрос неуместен? — В голосе князя появилась напряженная нотка.

— И все же?

— Так и быть, открою эту тайну… Готовы? Итак, признаюсь… я спал.

Одоленский улыбнулся, Родион Георгиевич ответил тем же.

— А вафа супруга…

— Штат прислуги прекрасно справляется по дому…

Дверь резво приоткрылась, шагнул какой-то господин, но, заметив постороннего, юркнул обратно. Лицо обнаружилось мельком, но приметная деталь была ухвачена. К тому же, в руках стремительного гостя хранилась объемная папка.

Князь решительно поднялся, показывая, что аудиенция закончена:

— Если вас интересует, кто видел меня утром, ответ прост: весь дом. Хотя, право, не понимаю, зачем это. Прошу простить, важные дела…