Камов и Каминка - [4]

Рядом с Асафом стояла Смадар Элькаям, костистая брюнетка лет под сорок. Под фиолетового цвета волосами в правой изломанной черной брови блестела золотая булавка, из накрашенных темно-фиолетовой помадой губ свисала сигарета, а черные, конские глаза мрачно метались, быстро перепрыгивая с предмета на предмет, с лица на лицо, цепко ощупывая и оценивая степень пригодности объекта к проекту, который назывался «Жизнь и творчество Смадар Элькаям». В этой женщине постоянно бурлило плохо скрываемое беспокойство, что проект этот подвергается неопределенным, но очевидным враждебным проискам с целью оттеснить ее из центра художественной жизни куда-нибудь подальше, а то и вовсе задвинуть в тень, где сохнут лишенные живительного внимания сотни ее коллег, так и не сумевших пробиться на арену, где места хватает лишь немногим, самым упорным и изобретательным бойцам. Тревога эта была отнюдь не беспочвенной, ибо любой успех вызывает мутную и небезопасную волну зависти и интриг, и хотя до сих пор все ее начинания пользовались исключительным успехом, бдительность была вполне уместна и к тому же принуждала Смадар к постоянной активности, что, надо признать, только шло ей на пользу. Как и Асаф, выпускница «Бецалеля», она произвела фурор выставкой, открывшей серию экспозиций, где выставлялись произведения, основой которых служили коричневые бумажные пакеты сети кафе «Гилель». «Эктив-Эспрессив» — название стиля художницы — отражало стимулирующее действие эспрессо, с одной стороны, и экспрессивность творчества художницы — с другой.

«Атмосфера, цвет, освещение и энергетика кафе пришлись мне по душе. В результате долгих размышлений и глубокой внутренней работы я разработала новую технику многослойной живописи, основанной на использовании способности бумажных пакетов прекрасно впитывать краску для мебели, которую я раздобыла в соседней столярной мастерской» — эта фраза из ее интервью вошла в академический курс креативного мышления в качестве примера реализации внутреннего мира художника в адекватном материале.

Однако самым звонким, принесшим ей приз Тель-Авива и в том же году представлявшим Израиль на Венецианской биеннале стал проект Смадар под названием «Происшествия». На этот раз она основала направление «клемонаполуизм». На разложенные на полу холсты Смадар распыляла краску из аэрозольных баллончиков, ходила по ним босиком, а потом вешала на стену, где происходил трансцендентный акт впитывания краски холстом по собственной его воле. «Революционным актом моего творчества, — сказала Смадар в интервью пятничному культурному приложению к газете „Гаарец“, — является тот факт, что не только зрители пытаются найти логику в экспозиции, но сами картины, висящие на стенах, ищут смысл в том, что кто-то приходит в музей для того, чтобы на них посмотреть». Пресса устроила Смадар овацию.

Художник Каминка побывал в музее, прочитал интервью, ознакомился с критикой и в очередной раз со стыдом должен был признать, что ничего не понял. И вот теперь эти любимцы фортуны находились в его мастерской, заставляя хозяина, теряющегося в догадках о причине их визита, несколько нервничать.

— Понимаешь, — наконец приступил к делу Асаф, ставя на табуретку, служившую художнику Каминке журнальным столиком, чашку зеленого чая, суетливо приготовленного хозяином, — тебе предоставляется замечательный шанс уладить… — он замялся в поисках нужного слова, — этот мм… инцидент. В общем, выставка в Тель-Авивском музее и называется «Пустота». Состав шикарный! Смадар, я, Борховская, Шрекингер, бен Маймон, Дуделе, сам Жак Люка из Парижа и, — Асаф сделал театральную паузу, — ты! Курирует Рути Мендес-Галанти.

— Я? — художник Каминка был искренне удивлен. — А что мне там делать? Вы все люди современные, а я — динозавр.

— В этом-то и дело. — Асаф доверительно наклонился к художнику Каминке. — Никто, понимаешь, никто не ищет для тебя неприятностей, кроме тебя самого, конечно. — Он ласково потрепал художника Каминку по колену. — Поступил ты, брат, сам понимаешь, некрасиво. Ты ведь не частное лицо, ты часть академии, популярный преподаватель, и вдруг такая, понимаешь ли, фронда. Нехорошо, брат, не по-товарищески. Неэтично. — Он тяжело вздохнул, затем улыбнулся и снова мягко положил художнику Каминке на колено красивую загорелую руку. — Но начальство, мы все, никто не хочет скандала, никому он не нужен. И вот, понимаешь, чудный, так сказать, ход: участвуешь ты в авангардистской выставке, в нашем общем деле, как все, не оппозиционер какой, а, так сказать, в первых, лучших рядах. — Асаф выпрямился и громко отхлебнул чай.

— Да я как-то не представляю, — неуверенно сказал художник Каминка, — я, боюсь, далек…

С момента своего появления в мастерской Смадар, не обращая внимания на стоящую перед ней чашку чая, прикончила несколько сигарет. Она молчала, будто все происходящее нимало ее не касается, но глаза ее находились в постоянном движении, цепко схватывая каждую, даже, казалось бы, незначительную деталь захламленной, неприбранной мастерской. Первым делом они быстро и внимательно пересчитали папки с рисунками, работы на стенах, обшарили покрытые пылью предметы для натюрмортов, перебрали рабочий инвентарь, все эти сморщенные тюбики красок, банки, бутылки с разбавителями и лаками, букеты кистей в жестянках, но когда художник Каминка робко ответил Асафу, ее взгляд оторвался от горы немытых чашек в раковине и впился в растерянное лицо хозяина мастерской.