Камни вместо сердец - [24]

На реке по-прежнему было полно направлявшихся на восток транспортных судов. Одна из барж была загружена аркебузами, пятифутовые железные стволы поблескивали на солнце. Лодочник сообщил мне, что все суда королевского флота уже ушли из Дерптфорда в Портсмут.

– Мы потопим этих французских ублюдков! – проворчал он.

Мимо Вестминстерской лестницы проплыли две связанные воедино баржи: в каждой на весла налегали с дюжину людей. Под огромной тенью Вестминстер-холла я поднялся в Новый Дворцовый двор. Сотня солдат собралась возле большого фонтана, блистая великолепием красных и белых мундиров лондонского ополчения. Как и предполагалось заранее, они являли собой шикарное зрелище. С яркими одеждами контрастировало вооружение: темные и тяжелые деревянные булавы, хаотично утыканные жестокими гвоздями и шипами.

Лицом к ним на вороном коне восседал коренастый офицер в мантии королевских цветов, зеленого и белого, и увенчанном плюмажем шлеме. Площадь окружала толпа зевак – разносчики и развозчики всякого товара, вестминстерские проститутки и судебные клерки. Одна из шлюх распустила свой лиф, выставив груди на соблазн рекрутам, люди вокруг веселились и похохатывали. На устах офицера покоилась легкая улыбка.

Солдаты приняли напряженный и выжидающий вид, когда офицер извлек внушительного вида пергамент, с многозначительным видом выставил его перед собой и начал декламировать: «Своей верой в Бога и Короля клянусь истинно повиноваться военным законам или статутам…» Он смолк, и солдаты громким речитативом повторили его слова. Я понял, что присутствую при принятии присяги – солдаты дают клятву перед поступлением на военную службу – и стал проталкиваться через толпу, заботливо придерживая рукой мошну. А потом оказался на узкой и темной улочке между Вестминстер-холлом и аббатством, абсолютно безлюдной, если не считать седоголового старого клерка, неторопливо приближавшегося ко мне, согнувшись под тяжестью огромной кипы каких-то документов.

Я приблизился к нескольким старинным зданиям норманнского времени, располагавшимся позади Вестминстер-холла, белый камень которых покрывал слой печной сажи. И вместо того, чтобы направиться, как обычно, в Палату прошений, открыл крепкую деревянную дверь в соседнем здании и по узкой лестнице поднялся к широкой арке. Над ней находилось резное изображение печати Сиротского суда: королевский герб, а под ним двое детей со свитком в руках, на котором был написан латинский девиз палаты: «Pupillis Orphanis et Viduis Adiutor». Помощник нуждающихся в опеке, сирот и вдов.

В просторном вестибюле было сумрачно, стоял привычный судебный запах пыли, старой бумаги и пота. С одной стороны прихожей находилось несколько дверей, в то время как с другой на длинной деревянной скамье сидело несколько человек, на лицах которых застыло напряженное и непроницаемое выражение. Все они были богато одеты. Присутствовала пара, уже перевалившая за тридцать, – мужчина в отменном дублете и женщина в шелковом платье и расшитом жемчугом капюшоне. Чуть поодаль сидел мальчуган лет десяти в атласном камзоле. Молодая женщина в темном платье с высоким воротником держала его за руку, споря с незнакомым мне барристером.

– Но каким образом они могут поступать подобным образом? – спросила она. – Это же бессмысленно!

– Как я уже говорил вам, миледи, – терпеливо отвечал ее собеседник, – здесь бессмысленно рассчитывать на здравый смысл.

– Простите меня, брат, – спросил я. – Не могли бы вы направить меня в кабинет клерка?

Коллега посмотрел на меня с любопытством:

– Дверь прямо за вашей спиной, брат. Вы – новичок в опеке?

– Да.

Он коснулся своей груди в области кошелька. Я кивнул. Ребенок уставился на нас с совершенно озадаченным видом, а я постучал в дверь клерка.

Внутри просторную комнату делил пополам деревянный прилавок. На противоположной стороне, под окном, в котором уже темнело небо, восседал за своим рабочим столом очень занятый на вид седовласый клерк в пыльном одеянии. Узколицый клерк помладше расставлял бумаги на полках, обрамлявших стены с пола до потолка. Ровный скрип пера стих, и старший клерк оторвался от письма и подошел ко мне. Морщинистое лицо его ничего не выражало, однако глаза смотрели проницательно и расчетливо. Коротко поклонившись, он опустил испачканные чернилами руки на прилавок и вопросительно посмотрел на меня, абсолютно точно не испытывая лишнего почтения перед моей сержантской шапочкой. Хотя клерки во всех судах обладали великой силой, с барристерами и сержантами они держались почтительно. Похоже, в Суде по делам опеки царило другое отношение.

– Да, сэр? – спросил меня этот старик нейтральным тоном.

Открыв свою папку, я выложил на прилавок повестку Майкла Кафхилла:

– Добрый день, мастер клерк. Я – сержант Шардлейк. Мне нужно ознакомиться с материалами по этому делу. Мастер Уорнер, атторней королевы, должен был написать об этом атторнею Сьюстеру.

Служащий посмотрел на повестку, а потом на меня уже с чуть более почтительным выражением:

– Да, сэр. Мне разрешили познакомить вас с записями. Однако мастер Сьюстер также сказал мне, сэр, что свидетельства, поддерживающие заявление истца, нужно внести в дело как можно быстрее.