Камни в холодной воде - [32]

― Чего сидишь?

Лия и обернулась: рядом с ней стоял и курил привезённые сигареты Ильинский.

― Баню жду, ― для убедительности Лия пошуршала пакетом. ― А вы?

― Пошли, ― оставил без ответа её вопрос Вадим Борисович.

― Куда и зачем? ― однако, поднялась с лестницы. ― Я пропущу очередь в баню.

― Не пропустишь. ― Ильинский развернулся и неспешно пошёл в сторону своего домика.

― Вот так всегда, ― буркнула Лия и, подхватив пакет, который ударял её по ноге и шуршал при каждом шаге, направилась вслед за Ильинским.

В коридоре домика Вадима Борисовича было темно, лишь тусклый свет догорающего дня пробивался сквозь пыльное окно, глядя на которое Лия дала себе слово отмыть его, во что бы то ни стало, даже если Ильинский снова упрётся рогом, как делал это всегда, когда она заводила речь об уборке в его домике.

Вадим Борисович долго рылся в походных рюкзаках и пакетах, которые были свалены в кучу в углу его комнаты и, наконец, извёл оттуда рубашку.

― Держи, ― он протянул рубашку изумлённой Лие.

― Вадим Борисович, да я как-нибудь обойдусь… ― начала было она, отчаянно краснея и чувствуя, как учащается биение сердца.

― Бери. ― Ильинский подошёл к ней вплотную.

― Мы что, опять друзья? ― Лия, наклонив голову, взяла рубашку.

― От тебя зависит, ― Ильинский не смотрел на неё, как делал всегда, когда чувствовал себя неловко или виновато.

― Я с вами не ссорилась, ― чопорно ответила Лия. ― Ой, Вадим Борисович, ― она неловко улыбнулась, ― у вас перо в волосах.

Она подняла руку и убрала невесомое пушистое пёрышко с пепельных волос Ильинского, небрежно упавших на высокий лоб. С последнего обхода она принесла горлицу, которая забавно ворковала и роняла бледно-розовый пух, хлопая крыльями. Лия посчитала это хорошим знаком, хотя никогда особо не любила голубей.

Ильинский никак не отреагировал на невесомое прикосновение пальцев Лии к своим волосам; она делала это много раз, и, в какой-то степени, Вадим Борисович уже привык к подобным проявлениям заботы. Лишь едва заметный блеск в его глазах, разогнавший на миг прочно гнездившуюся там тоскливую пустоту, подсказал Лии, что ему приятно.

― Я пойду, ― разорвала повисшее неловкое молчание Лия. ― Кажется, мальчики уже намылись, ― она и правда слышала, как легко вертевшаяся на петлях дверь бани с размаху ударила о деревянную стенку. ― Спасибо за рубашку. ― И она быстрым шагом направилась в баню.

Андрей и Эдик постарались на славу — внутри был настоящий «ташкент». Лия с наслаждением вдыхала тяжёлый воздух, пропитанный запахом хвои — геологи сходили до ближайших елей. Оказаться в горячей бане после холодной реки было приятно, и Лия, смывая пушистую белую пену от шампуня с волос, думала, что всё это было не напрасно. Не зря она искупалась, не зря оставила цепочку, не зря язвила все эти четыре дня. Видимо, это и была единственная возможность пробиться через глухую стену, которую выстроил вокруг себя Вадим Борисович.

У него не было семьи. Лия вдруг вспомнила об этом, яростно вытирая полотенцем волосы, когда вышла из жаркой парилки в предбанник, где потоки непривычно холодного вечернего воздуха буквально вонзились в кожу острыми лезвиями. Стараясь не обращать на них внимания и беззвучно ругаясь, Лия надела шорты, набросила на плечи полотенце, и тут её взгляд упал на рубашку, лежавшую на банной лавке.

Чувствуя, как спина покрывается мурашками, а пальцы подёргиваются, Лия с замиранием сердца надела рубашку Ильинского — тёплую, флисовую коричневую в клетку, которая была ей почти как платье. Прикосновение мягкой ткани к ещё влажной и горячей коже прошлось дрожью по всему телу, заставляя горло пересохнуть. Лия вздохнула, чтобы унять частое дыхание и прикрыла глаза. Если она так остро реагирует на вещи, которые носил Вадим Борисович, и на его поцелуи, то как она поведёт себя, если он захочет чего-то большего.

Если она захочет чего-то большего.

Лия тряхнула головой, отбрасывая назад пряди мокрых чистых волос. Волноваться она будет позже, а сейчас она хотела зайти к ребятам.

* * *

― Развратничаете? ― Лия постучала костяшкой согнутого пальца в дверь, за которой раздавались звуки какого-то фильма.

― Содомируем, ― донёсся до неё наигранно серьёзный голос Андрея из-за двери.

― Ну тогда я захожу, ― Лия открыла дверь и, поднырнув под занавеской, оказалась в тёплой комнате. Очки она благоразумно надевать не стала.

Андрей и Эдик, которые, как и геологи, и сама Лия были чистыми, раскрасневшимися и довольными, сидели с ногами на нарах и смотрели, кажется, во второй раз, «Гуррен-Лаганн»[9].

— Вот не посмотрят своё аниме и бесятся, — засмеялась Лия, присаживаясь на край нар.

— Ну, кто-то сегодня пойдет смотреть гига-бур Борисыча, — заметил, давясь смехом, Эдик. Похоже, они давно что-то оживлённо обсуждали. Переглянувшись, оба неприлично заржали.

— Завидуйте молча, — в тон им Лия, а затем добавила: — Вы идете к геологам на костер?

— Конечно. Они же не Дружинин с девочкой — пригласили всех, — ответил Андрей. — Да и Борисыч перед нами извинился.

— Таки извинился? — Лия вопросительно изогнула бровь. — И что сказал? — сердце стукнуло особенно звонко, а щёки как назло загорелись румянцем.